Когда я разговаривал с Томом по телефону о его умирающем отце, до меня фоном доносились голоса наших детей, которые шумели и выкрикивали свои юношеские военные гимны – песни возмужания и громогласных заблуждений. Я отец этих детей, которым, возможно, однажды придётся делать такой же мучительный выбор, перед лицом которого сейчас находится Том. Нет сомнений, что связь между нами неразрывна. Каждый из нас – это другой.

Стивен: Ваш отец говорил вам, что он не хочет продолжать жить, если придётся поддерживать жизнь искусственным образом?

Том: Да. Он сказал: «Я прожил жизнь, хорошую жизнь. Я не хочу скончаться так, чтобы из моего носа и тела торчала куча трубок. Когда наступит мой час, позволь мне отдать душу Богу по-человечески». Однако моя мать, его жена, настаивает, чтобы мы сделали всё возможное, чтобы сохранить ему жизнь, и теперь, когда он не может высказывать своё мнение с характерным для него красноречием учёного, решение легло на мои плечи. Разве я могу допустить, чтобы мой отец умер?

С.: А как вы сможете избежать этого, если он уже начал умирать? Долго ли вы сможете сопротивляться силе гравитации, чтобы удерживать в воздухе некую вещь, которая по своей природе тяготеет к земле?

Т.: Врачи говорят, что он может годами жить в таком состоянии. Возможно, раз в несколько месяцев у него будет развиваться пневмония или другая подобная инфекция, которую можно устранить с помощью дозы антибиотиков, что позволит ему ещё шесть месяцев страдать против своей воли. Я знаю, что не хотел бы, чтобы подобное делали со мной, особенно если до этого я просил об исключении подобной ситуации.

С.: Да, конечно, ситуация сложная. И, по сути, здесь нет «правильного» решения. Важно лишь то, что вы сердцем ощущаете как правильное. Конечно, ваша мать хочет, чтобы её муж «поправился». Но поскольку этого не происходит, ей кажется, что лучшее решение в таком случае – просто поддерживать его жизнь. Безусловно, она чувствует глубокую обязанность оберегать вашего отца и заботиться о нём. Для многих людей оберегать другого человека означает по крайней мере не дать ему умереть. Здесь мы сталкиваемся с серьёзным вопросом: какова цена жизни? Наше привычное представление о том, что нужно «выживать любой ценой», противоречит нашему стремлению к «качеству жизни», особенно если в настоящий момент жизнь невыносима.

На этот вопрос каждый может ответить только самостоятельно. Однако если другой человек заявил и попросил о том, чтобы не принималось никаких «чрезвычайных мер» для продления его жизни, конечно, у него есть моральное и духовное право на принятие такого решения. Закон даже указывает, что у человека есть юридическое право на такое решение, что подтверждается самим существованием «завещания на случай смерти».

Т.: Но врач убеждает нас, что это не «чрезвычайные меры», и даже угрожает, что если мы не согласимся давать отцу антибиотики, он перестанет заниматься этим пациентом, и мой отец на сможет оставаться в больнице, поскольку мы не предоставляем ему «требуемого лечения», а значит, его нужно будет перевести в какой-нибудь восстановительный центр. Они буквально прижимают нас к стенке.

С.: Врачи разрешат вам забрать его домой?

Т.: Не знаю, но они давят на меня, убеждая «помочь своему отцу». Эта ситуация сводит меня с ума.

Мы немного поговорили о том, как два брата и сестра Тома относятся к тому, чтобы «позволить отцу умереть так, как он завещал». Сестра вместе с одним из братьев утверждали, что, по их мнению, «отцу было бы лучше умереть». Другой же брат сказал: «Как вы можете позволить отцу умереть, если, возможно, ещё есть надежда?». Том выразил мысль, что, как ему кажется, брат, который выступал за продолжение лечения отца, вероятно, больше был обеспокоен благополучием их матери, чем этим исключительно трудным положением, в котором все они находятся.

С.: Но в любом случае похоже на то, что ваша мать потеряла своего мужа – таким, каким она его знает. Возможно, стоит предложить членам вашей семьи поделиться друг с другом этим горем, чтобы с большей ясностью осознать тяжесть положения, в котором вы оказались. Возможно, мысль о том, чтобы позволить отцу умереть так, как он хочет, смешивается с мыслью о его смерти в целом. И что само стремление избежать его смерти и даже болезни вписывается в «логику», по которой жизнь – лучше смерти, неважно, какой ценой она сохраняется. Мне кажется, вам пора встретиться всей семьёй, собраться вместе и искренне проанализировать, какие чувства каждый из вас испытывает в связи с болезнью отца.

Т.: Это неплохая идея. Проблема лишь в том, что мы все живём в разных штатах, и у нас не получается находиться рядом с папой в одно и то же время… Но когда я задумываюсь об этом, мне приходится признать, что на самом деле даже между собой мы не говорим о происходящем так, как надо бы. Когда папа впервые заболел, он рассказал мне о своих переживаниях, но при этом он беспокоился о том, чтобы «беречь» других членов семьи. Я – старший из его детей, поэтому именно на мне лежит этот груз, связанный с осуществлением его воли, а также с тем, чтобы объяснить другим его решения. Я как будто начинаю торговать смертью, и это мне совсем не нравится. Я не хочу быть посредником. Будь моя воля, я бы забрал его домой и заботился бы о нём, сколько потребуется. Моя жена также к этому готова, и хотя, возможно, иногда это будет трудно, мы смогли бы справиться. Внуки любят его, и, я уверен, они также помогут заботиться о нём. Но как я могу так поступить, если отец сказал, что не хочет жить в таком состоянии? Из-за какого-то несчастного укола пенициллина я оказался в глубочайшем моральном кризисе.

Было решено, что Том устроит семейное собрание. На котором будут присутствовать все, включая их мать, чтобы «немного глубже понять происходящее и сделать это как можно скорее».

Позже этим же вечером позвонила разгневанная мать Тома: «Что за чушь вы говорите моему сыну? Что он должен убить своего отца?!» Её гнев был естественным выражением печали и смятения, которые она переживала на протяжении последнего месяца. Понимая это, я напомнил себе, что стоит относиться к ней мягче и внимательно, от всего сердца, слушать, чтобы разглядеть существо, скрывающееся за этой болью. В течение некоторого времени мы обсуждали ту сложную ситуацию, в которой она оказалась: когда нужно отпустить любимого человека и в то же время отдать дань уважения его возможным желаниям и позволить ему с достоинством пережить свою болезнь и самостоятельно решать, каким образом с ней справляться. Вскоре её гнев обратился в глубокие рыдания. Она также «была измождена необходимостью решать, что делать дальше», разрываясь между двумя моделями поведения – хорошей жены и помощницы, которая даёт своему мужу возможность уйти так, как он решил. Когда мы более подробно стали обсуждать, как её сыновья и дочь реагируют на эту ситуацию, она сказала: «Да, вы знаете, я разговариваю то с одним, то с другим. Мы не собирались все вместе, как вы посоветовали Тому. По крайней мере мы не разговаривали все вместе так, как это сейчас, возможно, необходимо. Я не знаю, можем ли мы ждать неделю или две, чтобы все могли собраться вместе, ведь состояние моего мужа таково, что требует незамедлительного решения. Я не хочу, чтобы он умер только потому, что мы не могли определиться, что нам делать».