Наверное, он прав. И я и все, кто меня окружают, живут какими – то планами, будущим. Вот куплю себе хорошую квартиру и тогда заживу; вот защищу диплом, буду работать и тогда смогу жить так, как хочу; вот выйду замуж за другого и вздохну спокойно и счастливо…. И таких «вот» у каждого найдется штук пять. А то и больше. Может, это наследие советского прошлого? Тогда постоянно жили планами, перспективами, пятилетками. Нам и передалось это стремление в светлое будущее на генетическом уровне.

– Неужели все это отражается на наших лицах? Откуда ты так хорошо знаешь русских? Ты жил в России?

– Я жил с девушкой из России.

– Тогда понятна твоя любовь к нашим поговоркам и русскому языку.

– Да, я хотел стать для нее лучшим, выучить ваш язык, чтобы понимать ее. И мне сказали, что вашу душу можно лучше понять через приговорки и пословицы.

Ну, хоть Что-то стало проясняться: откуда такая тяга к нашему эпосу.

– А она оказалась… – Олав не договорил, только сильнее нажал на газ и хмуро уставился на дорогу.

– Ну, если тебя утешит, меня тоже бросил парень. Мы были три года вместе, нас называли идеальной парой, а он нашел себе другую. Высокую, как каланча. Она даже выше его, представляешь?

– И что? Как ты пережила такое предательство? – в его голосе было столько сочувствия, что у меня защипало в носу от жалости к себе.

– Ну, как? Тяжело. Плакала неделю, болела, словно из меня сердце вырезали без наркоза. Потом разбила стекло и капот его машины. Хотела еще окна побить, но подруга меня вовремя утащила, а потом сказала в полиции, что мы с ней в театре тем вечером были, даже билеты у кого – то взяла, как алиби.

– Это же нарушение закона? – на меня смотрели широко открытыми глазами, в которых читалось осуждение и никакого сочувствия.

– Я была в состоянии аффекта. Меня предали. – Произнесла я с горечью.

Я еще и все его чашки перебила дома, из которых он любил пить кофе. (Обе две). Но Олаву я об этом говорить не стала. Хватит с него и автомобиля, вон как его взволновал сей факт.

Странное дело: мне простили капот и автомобильное стекло, но не простили двух любимых чашек. Мой мужчина чуть не заплакал, когда я протянула ему черепки в пакетике.

– Моему сердцу еще хуже, чем твоим чашкам, – сказала я тихо. (Над этой фразой я долго рыдала, придумав ее).

До сих пор стоит в глазах его понурая фигура, когда он шел по дорожке от моего дома. С той каланчей он вскоре расстался и даже просил друзей выступить у нас парламентерами по примирению. Но я ответила гордым отказом. Не люблю предателей. Может быть, я бы его простила в душе, если бы он действительно полюбил ту, другую. Но из-за мимолетного увлечения этот человек предал столько счастливых дней и ночей нашей жизни, столько замечательных светлых планов нашего будущего. И нет ему прощения.

– Маргрет, вы, почему молчите?

Прервали мои воспоминания.

– Не надо вспоминать о плохом! Надо думать о хорошем.

«Философ! Сам начал эту тему, словно я виновата в его трагичной любви, а теперь советы раздает! Это я ему еще не все рассказала».

– Тогда выполняйте свое обещание!

– Простите, вы о чем?

– Ну, вы же обещали напоить меня вкуснейшим кофе в Дании и накормить булочками из свежесмолотой муки.

– А, да – да, только из свежей муки ничего печь нельзя. Мука должна созреть, – авторитетно заявил Олав и, развернув машину, пристроил ее на стоянке перед мельницей.

И хоть машин на стоянке было немного, но внутри небольшого помещения, больше напоминающего старинную кухню какого – нибудь замка, оживленно общалось человек десять. Люди сидели за длинным столом из темного дерева, перед каждым стояла тяжелая глиняная чашка.

Олав предложил мне стул и пошел к пареньку, который наполнял кружки ароматным кофе из медного кофейника. Вообще на этой кухне было много медной посуды: кофейники, кастрюли, тазы, половники. И вся эта красота была развешана на стенах, тускло мерцая.

К головокружительному запаху кофе примешивался аромат свежего хлеба, но никаких булочек видно не было. От таких запахов у меня даже в животе забурчало. Пора было подкрепиться.

Но вот ропот усилился, переходя в одобрительные восклицания. Светловолосая худощавая женщина в огромном бордовом фартуке вносила поднос со свежей выпечкой. За ней статный высокий господин, прячущий улыбку за пышными усами, вносил горячий хлеб, выложенный на длинной плоской деревянной штуке, похожей на гигантскую саблю.