Вот так и жил я: на службе, находясь под прицелом иронических взглядов Зимы, а в гостинице, куда меня временно поселили, мучаясь над вопросом, как достать цветы к приезду моей Любаши. Где взять их, если вокруг — одни пески… Иван Зима — тот, по-моему, меня и за офицера пока не считал. Помнится, на первой тренировке принял я на экране отметку от стаи гусей за самолет «противника». После Зима в кругу друзей стал рассказывать, что у одного знакомого с детства страсть пасти гусей. И с тех пор, мол, пасет он их где только может. Один раз, говорят, даже пытался использовать для этого современную радиоэлектронную аппаратуру.

Сам Иван, надо отдать ему должное, работал как бог. Солдаты за консультацией только к нему и обращались. Ну, а я грешным делом пристроюсь где-нибудь за электронным шкафом, ковыряюсь с отверткой, будто бы страшно занят делом, а сам слушаю, как просто отвечает Зима на самые сложные вопросы. Однажды и не заметил, как заслушался. Отвертку выронил. Иван заглянул за блок, увидел меня — а я спохватился, опять за отвертку. Прищурился Зима и спрашивает:

— Уж не ракетный ли лук вы здесь изобретаете? Чтобы, значит, ракетами из него пулять без всяких затрат электроэнергии?.. Только сомневаюсь я…

Операторы улыбаются. А Иван им:

— Помню, когда я в десятом классе еще учился, поселился рядом с нашим домом изобретатель один. Тот, правда, по линии фотографии решил пойти. Отпечатает свое изображение в нескольких экземплярах, слегка окунет в закрепитель и девушкам рассылает. А надписывал он всем одинаково: «Милой голубке от голубка». Получит девушка такой снимок, а через некоторое время глядит: нет изображения, одна подпись осталась. Вот и слетелись как-то голубки к своему голубку, обиделись, значит, что изображение пропало со снимка, а увидеть-то любимое лицо хочется…

Я не утерпел, хлопнул дверью. Когда уже на улице стоял, услышал, как хохотали в кабине…

А вот теперь приехал к нам полковник из округа. Поскольку дивизионная гостиница состояла из одной комнаты, то в мой «люкс» поставили койку и для проверяющего. Я побаивался, что он станет первым делом расспрашивать меня о настроении. А вместо этого услышал:

— Тебя как зовут? Сережа? Это хорошо. Моего сына тоже так кличут. И он тоже лейтенант. И такой же курносый. Ну а меня — Алексей Иваныч… — и по-дружески подмигнул мне.

И сам не знаю, как случилось, но неожиданно для себя рассказал ему обо всех своих горестях. Было в этом человеке такое, что побуждало к откровенности: то ли его глаза с добрым прищуром, удивительно похожие на глаза моего отца, бывшего фронтовика, то ли манера разговаривать. Чем больше мы говорили, тем больше мне казалось, что этого офицера я знаю давным-давно. Даже лукавинки, проскользнувшие в зеленоватом свете его глаз в тот миг, когда я упомянул о цветах для Любаши, почему-то показались мне знакомыми. Рассказал я полковнику даже о том, что один товарищ все время подначивает меня. Фамилии, правда, не назвал…

Когда беседовали мы с полковником, в комнату, предварительно постучав, вошел Зима.

— Товарищ полковник, лейтенанта Чернышева командир дивизиона вызывает.

— Небось, опять хитришь, Иван? Почему ж командир посыльного не послал?.. Садись-ка лучше чайку с нами попей.

Я был поражен. Алексей Иванович разговаривал со старшим лейтенантом так, будто знал его много лет.

— Хитрю, товарищ полковник. Два слова мне Чернышеву сказать наедине надо. А за чай спасибо. Извините, некогда.

— Ну что ж, идите, посекретничайте.

В коридоре Иван предложил зайти к нему домой:

— Знаешь, там удобнее разговаривать…

Я хотел было отказаться, но он чуть ли не силой потащил меня за собой. В его комнате я ни разу не бывал. И когда зашел, тут же огляделся. Бросилось в глаза обилие книг. И каких здесь только не было. А среди них большая ваза с розами.

— «Снегурочка» — так называются эти розы. Сам вырастил, — пояснил Иван, перехватив мой взгляд.

— Так вот, насколько верны мои агентурные сведения, будешь работать за офицера наведения. Садись-ка поближе — попробуем представить картину боя и некоторые вариантики, которые придется нам с тобой решать…

Когда вернулся я к себе в комнату, Алексей Иванович еще сидел за столом, делая какие-то пометки в блокноте. Подняв голову, он спросил:

— Спать будем или еще чайку попьем?

За чашкой чая я спросил:

— Алексей Иванович, шрам у вас у плеча. Это пулевое ранение? Я знаю: у моего отца такой же. Расскажите, пожалуйста, как было.

— Что шрам, Сережа… На войне всякое бывает. Я тебе другое расскажу. Но прежде хочу спросить. Ты, как я понял, на Ивана обижаешься, а хорошо ли его знаешь?