Шрифт:
Юному поэту
«Как царство белого снега…»
«В тиши задремавшего парка…»
В прошлом
Женщине
«Да, можно любить, ненавидя…»
Odi et amo.
Catullus [1]
1
Ненавижу и люблю (лат.). – Катулл.
«Три женщины – белая, черная, алая…»
Вечерний прилив
Юноша бледный со взором горящим,Ныне даю я тебе три завета:Первый прими: не живи настоящим,Только грядущее – область поэта.Помни второй: никому не сочувствуй,Сам же себя полюби беспредельно.Третий храни: поклоняйся искусству,Только ему, безраздумно, бесцельно.Юноша бледный со взором смущенным!Если ты примешь моих три завета,Молча паду я бойцом побежденным,Зная, что в мире оставлю поэта.
Как царство белого снега,Моя душа холодна.Какая странная негаВ мире холодного сна!Как царство белого снега,Моя душа холодна.Проходят бледные тени,Подобны чарам волхва,Звучат и клятвы, и пени,Любви и победы слова…Проходят бледные тени,Подобные чарам волхва.А я всегда, неизменно,Молюсь неземной красоте;Я чужд тревогам вселенной,Отдавшись холодной мечте.Отдавшись мечте – неизменноЯ молюсь неземной красоте.
В тиши задремавшего парка«Люблю» мне шепнула она.Луна серебрилась так ярко,Так зыбко дрожала волна.Но миг этот не был желанным,Мечты мои реяли прочь,И все мне казалось обманным,Банальным, как лунная ночь.Сливая уста в поцелуе,Я помнил далекие сны,Другие сверкавшие струи,Иное мерцанье луны.
Ты не ведала слов отреченья.Опустивши задумчивый взор,Точно в церковь ты шла на мученья,Обнаженной забыла позор.Вся полна неизменной печали,Прислонилась ты молча к столбу, –И соломой тебя увенчали,И клеймо наложили на лбу.А потом, когда смели бичамиЭто детское тело терзать,Вся в крови поднята палачами,«Я люблю» ты хотела сказать.
Ты – женщина, ты – книга между книг,Ты – свернутый, запечатленный свиток;В его строках и дум и слов избыток,В его листах безумен каждый миг.Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!Он жжет огнем, едва в уста проник;Но пьющий пламя подавляет крикИ славословит бешено средь пыток.Ты – женщина, и этим ты права.От века убрана короной звездной,Ты – в наших безднах образ божества!Мы для тебя влечем ярем железный,Тебе мы служим, тверди гор дробя,И молимся – от века – на тебя!
Да, можно любить, ненавидя,Любить с омраченной душой,С последним проклятием видяПоследнее счастье – в одной!О, слишком жестокие губы,О, лживый, приманчивый взор,Весь облик, и нежный и грубый,Влекущий, как тьма, разговор!Кто магию сумрачной властиВ ее приближения влил?Кто ядом мучительной страстиОбъятья ее напоил?Хочу проклинать, но невольноО ласках привычных молю.Мне страшно, мне душно, мне больно…Но я повторяю: люблю!Читаю в насмешливом взореОбман, и притворство, и торг…Но есть упоенье в позореИ есть в униженьи восторг!Когда поцелуи во мракеВонзают в меня лезвие,Я, как Одиссей о Итаке,Мечтаю о днях без нее.Но лишь Калипсо я покинул,Тоскую опять об одной.О горе мне! жребий я вынул,Означенный черной чертой!
Три женщины – белая, черная, алая –Стоят в моей жизни. Зачем и когдаВы вторглись в мечту мою? Разве немало яЛюбовь восславлял в молодые года?Сгибается алая хищной пантероюИ смотрит обманчивой чарой зрачков,Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:За мной побежит на свирельный мой зов.Проходит в надменном величии чернаяИ требует знаком – идти за собой.А, строгая тень! уклоняйся, упорная,Но мне суждено для тебя быть судьбой.Но клонится с тихой покорностью белая,Глаза ее – грусть, безнадежность – уста.И странно застыла душа онемелая,С душой онемелой безвольно слита.Три женщины – белая, черная, алая –Стоят в моей жизни. И кто-то поет,Что нет, не довольно я плакал, что мало яЛюбовь воспевал! Дни и миги – вперед!
Кричат афиши, пышно-пестрые,И стонут вывесок слова,И магазинов светы острыеЯзвят, как вопли торжества.Там спят за стеклами материи,Льют бриллианты яркий яд,И над звездой червонцев – серииСияньем северным горят.Прорезан длинными колодцамиГорящих улиц, – город жив,Киша бессчетными уродцами,Вечерний празднует прилив.Скрыв небеса с звездами чуткими,Лучи синеют фонарей –Над мудрецами, проститутками,Над зыбью пляшущих людей.Кадрилей нарушая линии,Меж пар кружащихся – звеня,Трамваи мечут молньи синие,Автомобили – сноп огня.Позор, под музыку колесную,Вознес смычок, как дирижер,И слил толпу многоголоснуюВ единый и священный хор:«Мы славим, Прах, Твое Величество,Тебе ведем мы хоровод,Вкруг алтарей из электричества,Вонзивших копья в небосвод!»