Что «требовал» для себя Роберт Бек и как оценивались его услуги, видно из переписки Головкина с Куракиным. «А что, ваша милость, упоминаете о… Роберте Беке, – писал 24 декабря 1710 г. государственный канцлер Г. И. Головкин в Лондон Б. И. Куракину, – который требует себе за чиненную корреспонденцию с господином послом [Матвеевым] жалованья и характера резидентскаго, то мы онаго не знаем и о состоянии и о службах его подлинно неизвестны; того ради его разсмотреть, какого он состояния человек, и какия услуги ко стране нашей чинил и новые оказывает. И ежели какие труды его в интерес его царскаго величества были, также и в бытность в чем услужить может, то ему, по уведомлению от вас, какой подарок в воздаяние прислать? А чтоб ему быть в Великобритании резидентом, и сего учинить невозможно; ибо ныне тамо ваша милость обретаетесь, и при вас быть ему с характером [чином] тамо не надлежит; также и, не зная персоны, царское величество характера ему дать не изволит»393.

Что касается сведений, поступавших от шпионов, Петр I требовал от командующих войсками в ходе Северной войны отделять истинные вести от слухов, чтобы не приходилось объявлять ложной тревоги. В «Указе генералу господину Репнину, как поступать в сем походе» от 20 августа 1704 г. говорится: «5. Как возможно как посылками, так чрез шпионоф [которых там много] горазда проведывать про неприятеля; а проведаф писать на-двоя [и слухи и истину], которая самая правъда или слух, дабы тем безделной тревоги не учинить; междо тем же всяко суемысленных [высокомерных] поляков ластить и обнадеживать»394. Указ Петра I вызвал вопрос и некоторое недоумение у А. И. Репнина, ему нужны были разъяснения, какими средствами обеспечить его выполнение. Он спрашивал: «В 5 пункте написано: “как возможно так чрез шпионов проведывать про неприятеля, и о том со осмотрением писать, и поляков ласкать. И к тому что удобно, чем тех шпионов нанимать и других ласкать”, откуды взять?»395. Резолюция Петра на «доношении» А. И. Репнина («1704 после 20 августа до 3 сентября») гласила: «Ласкать и приведствовать словами, а шпионом взять денег отсель или изо Пскова»396. Денежное вознаграждение шпионов было в порядке вещей.

По-видимому, в это время слово шпион не имело отрицательной стилистической окраски. С определением добрый оно встречается в переводе «Мемориала польского короля Августа II», адресованного Петру I в 1705 г. («после ноября 17»). В этом дипломатическом документе польский король «подал» свои мысли, в том числе и в части «Како учреждение здешнего войска и всего к тому приналежащего по достоинству быть надлежит и удобнейше учинитися может»397. Август II рекомендовал Петру I: «Не менши того надлежит различных добрых шпионов, и что более, то лутче, иметь, ибо оными более, нежели подъездами уведать возможно, и тако конницу не надлежит толь часто утомлять будет»398. На этих рекомендациях Петр не оставил никакой резолюции. Неизвестно, разделял ли он мнение польского короля, что не следует «утомлять» конницу подъездами, когда можно использовать шпионов. Известно, что подъезды и шпионы решали разные разведывательные задачи и должны были дополнять друг друга для представления командованию целостной картины о неприятеле.

В канцелярии фельдмаршала Б. П. Шереметева в сентябре 1712 г. сделана следующая запись в «Военно-походном журнале»399: «От агента львовского <Гуденовича> сентября 7 дня: Господин Шпигель здесь день и ночь имеет конференцию с татарским мурзою и чинят фракции, о которых прежде сего писал и в предбудущую почту больше объявлю; ежели угодно, когда оный мурза поедет назад, тогда пошлю с ним шпиона»400. Речь идет о генерале Шпигеле, «стражнике коронном», который по поручению короля Августа II «у Порты Оттоманской ищет тайно с королем шведским помириться»401. Агентом во Львове был русский дипломатический представитель Гуденович, занимавшейся в том числе и разведкой, опираясь на шпионов.

Сохранилась следующая приписка к не дошедшему до нас письму А. В. Кикина, командовавшего корпусом под Митавой, к Петру I от начала февраля (до 6 числа) 1706 г.: «Сего ж дня поимали мы зде шпиона, который с пытки сказал, что он принес писмо к писарю Митавскому, который имел давно карешпонденцию с полковником Кнорингом, и того же часу оный писарь взят за арест; и что явитца, о том буду писать немедленно. О Леингопте [граф Адам-Людвиг Левенгаупт, шведский генерал-майор, находился тогда в Риге] сказывают шпионы, которые были посланы отсюду, что стоит и доднесь [доныне] во всякой готовности к походу»402.

В начале XVIII в. вместе с термином шпион появляются многочисленные его вариации шпег, шпик, шпиг, спег уже, по большей части, с отрицательной коннотацией. «Ведомость здесь есть, что едет к Москве купеческим образом грек, имянем Костянтин Иванов, житель из села Нового, – писал 12 сентября 1704 г. в Посольский приказ из Нарвы «из походу чрез почту» канцлер Федор Алексеевич Головин, – но не для купечества, [а] ради всяких проведываний, яко шпег»403. Возможно, варианты шпег, шпик, шпиг, спег применялись к именованию неприятельских разведчиков, а слово шпион пока оставалось нейтральным.

Судьба шпика (шпега) была незавидна, особенно в военное время. Командир драгунского полка полковник Боур (Баур Родион Христианович), сын лифляндского крестьянина, состоявший на русской службе, докладывал Петру I о поимке шпика: «А октября 14-го дня достал я шпика, и тот шпик пытан дважды; и что говорил роспросные речи, послал к тебе, государю, а его хочу обвесить по Ри[ж]ской дороге, по ту сторону замка»404.

Семантическое наполнение слов шпик, шпег все чаще приобретало отрицательную окраску. Так, 17 декабря 1705 г. А. Д. Меншиков, руководивший боевыми действиями против шведов в Литве, сообщал «из Гродни» [Городень, с конца XVIII в. – Гродно] Петру I: «Господин капитан… При сем доношу: вчерашняго дня намерился было я ехать к Рену [Ренне Карл Эвальд, из остзейских дворян; на русской службе с 1702 г.; генерал-майор; возглавил первое русское «драгунское генеральство» из 6 драгунских полков], и как чрез реку… стали переправливатца, тотчас прибыл сюда прусской посланник, для которого принужден я до сего дня здесь умедлить… Помянутой господин посланник, по-видимому, знатно [ясно, очевидно], что ни с чем приехал; которому, по моему предложению, хотя к Москве ехать и не хотелось, однако ж я по возможности к тому ево принудил (понеже сам, ваша милость, изволишь ведать, что здесь шпигам весма быть не надлежит)»405. Видимо, в целях конспирации А. Д. Меншиков именует русского царя «господин капитан».

А для литовского гетмана слово спег оставалось нейтральным по стилистической окраске – он так называет своих осведомителей. «А ныне краткое чиню доношение, что пошедчи з господином генералом Боуром на Ковно в намерении на неприятеля ударить, которой от Жолудки до Алыки роз<по>ложился, – писал русскому царю 11 марта 1706 г. великий гетман литовский Михаил Серваций Вишневецкий, – но в Ковне чрез спегов моих получил ведомость, что с 5 000 шведов со всеми поляками, которых около 100 хоронгвей, в Вил<ь>ню пошли»406.