– А мне как спускаться? – Змей попытался воспользоваться лестницей, но понял, что у него не получается.

– Антош, а у тебя вообще сломаться что-нибудь может? Просто падай, тут невысоко.

– Ни за что. Я сегодня уже нападался. Если я кажусь вам гибким, это еще не значит что я бесхребетный.

– Что ты предлагаешь. Опять взять тебя на ручки?

– В последний раз. Обещаю.

Я поднял змея, чтобы он обернулся вокруг моей шеи один раз и свесился противоположными концами тела как шарф. Поставил ногу на лестницу, чтобы проверить, выдержит ли она такой вес. Первая перекладина выдержала, я ступил на вторую.

– Антош, кажется боливар двоих не вывезет.

Перекладина хрястнула и мы полетели вниз. Я шмякнулся прямо на Антоша. Змей завыл. Вся живность, что находилась в сарае и на карде подняла жуткий гомон.

– Черт! Сейчас точно хозяева сбегутся. – Я заметался вокруг стога, не зная, куда спрятаться.

Со стороны дома раздался звук хлопнувшей двери. Бежать было поздно. Да и страшно. Далеко ли смогли бы убежать от крестьян гигантская кошка и головастая змея? Мой дед точно прихватил бы двустволку, чтобы подстрелить такое чудо.

– Прижмитесь к сеновалу, я вас прикрою сеном? – Приказал я Антошу и Ляле.

– А ты? – Испугалась за меня кошка.

– А я совру что-нибудь.

Дверь сарая с той стороны распахнулась. Громыхнули пустые ведра, вслед за ними раздалась отборная ругань.

– Поставит, дура старая, прямо на проходе.

– Сам дурак, под ноги не смотришь. Лису спугнул теперь.

Дверь к сеновалу открылась. Крупный коренастый мужчина со свисающими, как у моржа, усами направил в мою сторону ружье.

– Не, бабка, это не лиса. Это жулик, вор, конокрад. Руки вверх. – Приказал он мне.

Я поднял.

– Я не вор, боже упаси взять чужое. Это недоразумение. Я могу вам все объяснить.

– Это ты – недоразумение. Объяснишь участковому, кто ты такой и что делал в моем сарае, а я пока посчитаю свое хозяйство, не успел ли ты шею моим цесаркам свернуть.

– Не надо к участковому, я – жертва обстоятельств. Увидел сеновал и решил передохнуть на нем, а ваше бдящее хозяйство подняло такой гвалт.

– Тю, бабка, смотри, он нам лестницу сломал, гаденыш. Вот и убыток есть. Лети, мухой, к участковому, а я подержу его на прицеле, чтобы не сбежал.

– Не надо. Я починю лестницу.

Бабка не стала меня слушать, развернулась и исчезла в сумраке сарая.

– Мужчина, перестаньте целиться в меня из ружья, вдруг выстрелит? А это будет превышение пределов необходимой самообороны. Я не вооружен, не представляю для вас никакой опасности, мы можем поговорить, выяснить, что нам друг от друга ничего не надо и мирно разойтись.

– Конечно, а мне потом вся деревня будет пенять, что я вора отпустил. На тебя знаешь уже сколько охотятся? Скажи, это ты у соседа лошадь увел? – Старик понизил голос.

Я догадался, что он одобряет этот поступок.

– Нет. Я у вас впервые.

– Конечно, а то ты признаешься? Участковый из тебя душу вытрясет. А в городе так вообще и почки отобьют, и печень, и морду так подрихтуют, мама родная не узнает.

Глядя на старика, который, впрочем, по внешнему виду еще не дотянул до этого возраста, я предположил, что это не мой мир. Не носили у нас такие белые сорочки, похожие на ночное белье, с расшитыми отворотами на одну сторону. Не производила наша промышленность таких сапог с загнутыми острыми носами. Да и ружье имело слишком затейливый курок.

С задов послышался шум.

– Митрич, я здесь. – Крикнул старик.

В сеновал ворвался еще более коренастый краснолицый мужчина, с еще более роскошными усами, в зеленых штанах с красными широкими лампасами, с пистолетом в руке и шашкой на боку.

– Вот он, конокрад, поймал с поличным. – Старик был горд собой.

Участковый вытер пот с лица и махнул пистолетом.

– Руки за голову. Спасибо, Степыч, не медаль, так благодарность тебе обеспечена.

– Рад стараться. – Ответил старик.

– Шевелись, давай, ворюга. Прифраерился, штанишки напялил какие-то бабские, тьфу, мерзость.

– Это обыкновенные джинсы.

– Джинсы? – Переспросил участковый. – Я в ваших модах ничего не понимаю. Шевелись, рожа.

Меня повели по деревенской улице, как пленного фашиста. Народ застрял крупными, как на подбор, лицами, промеж штакетин. Детвора что-то кричала нам вслед, но мой конвоир солидно молчал. В уме ему, наверняка, уже грезились штаны с еще более широкими лампасами, медаль и повышение по службе.