– Давай, Зопо, организуй нам расстрел. – Обыденно предложил комотряда.

– Этих.

– Не меня же.

– Есть.

Зопо убежал.

– Дайте до утра времени. – Взмолился я. – Что за спешка. Не терпится пристрелить, вместо того, чтобы проверить.

– А чего тут проверять, на ваших рожах все написано. Враги. Обрати внимание, те, кто на нашей стороне на меня так не смотрят, сверху вниз, все снизу вверх смотрят. Потому что уважают и боятся. А вы там у себя привыкли всех братьями считать, не поймешь, кто у вас главный, а кто подчиненный. Непорядок, одним словом, полная социальная дезориентация. А у нас структура, жесткая, четкая.

– Диктатура, а не структура у вас, замешанная на страхе.

– Ну вот, что и требовалось доказать. Один в один разговорчики черных. А я ведь чуть не поверил, что вы откуда-то не отсюда. Иные.

– А что, тогда бы отпустили?

– Нет, но сожалел бы о содеянном. А теперь не буду сожалеть. Буду радоваться.

– Послушай, косолапый, давай сделку. – Ляле опять пришла ум «хорошая» идея. – Запираешь нас в сарае каком-нибудь, мы оттуда сбегаем, а в благодарность, через некоторое время приносим тебе все, что считается ценным в твоем мире.

– Даже за полное собрание сочинений Проко, я не стал бы договариваться с вами. Расстрел и точка.

Идейные садисты самые кровожадные садисты в мире. Для оправдания своих садистских наклонностей они подгоняют идеологию. Я это понял еще из школьного курса истории.

Вернулся Зопо с докладом о готовности расстрельной команды. Мое сердце ухнуло куда-то вниз, в ледяную бездну. Сколько я не пытался взять себя в руки и смыться из этого мира, у меня ничего не получалось. Воображение отказывалось выполнять свою работу.

Нас вывели по раздельности на улицу, тем самым лишая возможности совместного побега. На горизонте алела зорька. Воздух наполнился промозглой влажностью. Мои зубы стучали на всю округу. Желудок подводило. Будь в нем побольше еды, меня бы непременно вывернуло. Змей вообще лишился чувств. Его несли двое, волоча лицом по сырой траве. Я пытался поймать взгляд кошки, чтобы послать ей что-нибудь успокаивающее. Она смотрела неподвижным взглядом прямо перед собой, будто была не в себе. Мне стало ее очень жалко. Буквально хотелось зарыдать от такой несправедливости.

Два «челомеда» врывали в землю деревянную рогатину. Я не понял ее предназначения, пока на нее не повесили Антоша. Логично, не целиться же в лежащую змею. Перед тем, как поставить нас на место, сняли рюкзаки, забитые награбленным. Единственный реальный повод, за который можно было лишить жизни.

Знаете, каково это, ждать смерти зябким утром. Страшно так, что рассудок начинает защищаться. Вы превращаетесь в заторможенного идиота, с трудом осознающего, что с ним происходит. Я видел шеренгу солдат, похожих друг на друга, спокойно ожидающих команду. Видел командира расстрельной команды, слушающего краткий приговор. В тот момент, мне не хватало ума подумать о побеге. Рассудок мой едва удерживался в теле, способный только примитивно реагировать.

– … приговор привести в исполнение! – Закончил оглашать приговор комотряда.

Командир расстрельной команды взмахнул рукой. Я отвернулся и закрыл глаза, успев заметить, что Ляля смотрит вперед. Подумалось о том, успею ли я почувствовать боль или нет. Если успею, то как долго. Залпа все не было. Я ждал, боясь открыть глаза навстречу летящим пулям. Тишину нарушил крик птицы. Я открыл глаза и не увидел никого на месте расстрельной команды и их командира. Комотряда тоже исчез.

– Жорж, ты как? – Спросила Ляля. – Они исчезли.

– Как исчезли?

– Жорж, кажется, это я их куда-то запулила.

Я подумал, что кошка немного тронулась умом от переживаний. Тем не менее, враги исчезли, а другого шанса сбежать отсюда могло и не быть. Я подбежал к рюкзаку и попытался развязать узел на рюкзаке. Напрасно, руки меня не слушались. Выручила Ляля. Оказалось, что она может спокойно пропустить руки под ногами. Руки, хоть и связанные, оказались у нее спереди, что значительно облегчило ей усилия для развязывания узла.

Она развязала и вынула из него нож. Разрезала им мою веревку. Нечувствующими руками я взял нож и разрезал ее путы. Мы освободились. Ляля разрезала веревку змею.

– Как думаешь, он жив, не задохнулся? – Тревожно спросила кошка.

Я потрогал Антоша. Он был холодным, как и положено живому змею.

– По ним не поймешь, живой, или уже всё.

В лагере начиналась движуха. Совершенно не понимая того, что произошло, я решил, что медлить нельзя. Взвалил на себя бесчувственную тушу пресмыкающегося друга, Ляля взяла оба наших рюкзака и легким бегом мы направились в лес под уклон. Бежали долго, боясь преследования. Остановиться решили, когда я упал, споткнувшись о бревно. Антош от сотрясения пришел в себя.