Шрифт:
Солнце скрылось за горами. Сумерки стали сгущаться, когда колонна свернула с легкой, но чересчур опасно открытой дороги и принялась карабкаться по тому, что в другое время года можно было бы назвать высохшим оврагом. Теперь же в глубине его бурлил поток. Еще через несколько миль они снова повернули на север, продираясь сквозь кустарник туда, где деревья росли плотнее и можно было укрыться. Иста не могла понять, зачем такая скрытность – ведь они оставили столько отпечатков копыт, сломанных веток и навоза, что даже она сама, с ее скудными талантами следопыта, смогла бы выследить их. Джоконцы разбили лагерь в тенистой лощине, разложив только несколько костров, чтобы поджарить украденных цыплят. Лошадям нужно было дать время сжевать корм и зерно, награбленные в деревне, а людям восстановить силы. Пленницам выдали спальные принадлежности не хуже, чем у самих джоконцев, по виду такие же. Еда тоже не отличалась от той, что ели захватчики. В любом случае на жареную кошатину не похоже. Иста задумалась, не спит ли она в походной постели умершего и какие сны ей это принесет.
«Пусть какие-нибудь полезные».
Это была не совсем молитва. Но вещих снов не было, да и обычных приснилось немного, пока она вертелась туда-сюда, периодически засыпая и просыпаясь от странных шорохов, или когда какая-нибудь из женщин начинала всхлипывать в одеяло, плохо приглушавшее рыдания.
Один из раненых джоконцев умер этой ночью от жара, вызванного ранами. Его похороны на рассвете были поспешными, не все правила были соблюдены, но Брат тем не менее милостью своей принял его душу, подумала Иста. Так или иначе, она не почувствовала присутствия беспокойного духа, когда проходила мимо небольшого холмика земли. Ее сын Тейдес умер от заражения крови. Она подловила момент, когда никто из джоконцев не смотрел на нее, и незаметно благословила могилу кватернианским знамением. Пусть это хоть как-то успокоит умершего мальчика, заблудившегося в чужой стране.
Колонна не стала возвращаться на дорогу, а двинулась на север по холмистому бездорожью. Приходилось идти медленно, и Иста чувствовала, как с каждым часом растет напряжение.
Горы по левую руку становились ниже; уже ближе к вечеру они пересекли невидимую границу с провинцией Карибастос. Дикая местность все чаще перемежалась населенной, вынуждая рокнарцев делать крюки, чтобы обойти обнесенные стенами города и деревни. Количество речушек и ручьев уменьшилось. Джоконцы остановились у одного из них, давая лошадям отдохнуть. Как и полагалось шалионской провинции, граничащей с Пятью Княжествами, Карибастос был лучше укреплен, его крепости находились в лучшем состоянии, а народ был готов к регулярно происходящим стычкам. Джоконцам лучше идти здесь под покровом темноты. Еще три перехода, прикинула Иста.
Ее, ценную пленницу, снова посадили под дерево, принесли еды и оставили одну. До тех пор, пока в низких лучах солнца, клонящегося к закату, не появился говорящий на ибранском офицер в сопровождении двух своих начальников. В руках он держал какие-то бумаги, а на его лице застыло удивленное, обеспокоенное выражение. Он остановился рядом с Истой, сидевшей, прислонившись к дереву. Она ничего не сказала, дав ему заговорить первым.
– Приветствую, сьера. – Он как-то странно выделил ее титул. Ни слова больше не произнося, он протянул ей бумаги.
Это было письмо, незаконченное, помятое от пребывания в седельной сумке. Уверенный квадратный почерк принадлежал Фойксу. Сердце Исты ушло в пятки еще до того, как она прочла обращение. Письмо предназначалось канцлеру ди Кэсерилу, в Кардегосс. После почтительного безошибочного перечисления всех титулов и регалий великого придворного шел следующий текст:
Высокочтимый лорд!
Я в меру сил продолжаю докладывать обстановку. Мы покинули Касилшас и прибыли в Виниаску: назавтра тут намечена ярмарка. Я был рад оставить Касилшас. Мудрейший ди Кэйбон, видимо, не понимает, что такое секретность или хотя бы просто благоразумие. Пока он ходил вокруг да около, уже полгорода знало, что сьера ди Аджело – это вдовствующая рейна, и пришлось выразить ей свое почтение, что, как мне кажется, совсем ей не понравилось.
По результатам моих дальнейших наблюдений я начинаю с вами соглашаться; рейна Иста не безумна в обычном смысле, хотя время от времени я чувствую себя рядом с ней странно и как-то по-дурацки, словно она видит, чувствует или знает больше, чем я. Иногда она надолго замолкает и как будто бы полностью погружается в грустные мысли. Не знаю, почему я раньше думал, что женщины болтливы. Было бы легче, если бы она говорила почаще. А что касается того, что поводом для паломничества послужило какое-то божественное внушение, как вы опасались после долгих молитв в Кардегоссе, то я еще ничего не могу сказать. Но если вспомнить, что я провел несколько недель рядом с вами и бурей чудес и ничего не заметил, то нынешние мои ощущения тоже мало значат.
Праздник в честь Дочери наверняка отвлечет меня от забот. Продолжу писать завтра.
Далее стояло число следующего дня и продолжались аккуратные строчки.
Праздник прошел отлично, – затем следовало два абзаца забавного описания. – Ди Кэйбон напился до потерисознания. Он утверждает, что сделал это, чтобы избавиться от кошмаров, но мне кажется, что скорее наоборот – чтобы вызвать их. Ферда не особенно им доволен, но служитель сблизился с рейной Истой больше, чем любой из нас, так что вполне возможно это ему действительно необходимо. Сначала я счел его толстым нервным идиотом, о чем я уже писал вам раньше, но теперь я начинаю думать, может, идиотом был как раз я.
Обо всем этом я напишу, когда мы остановимся в следующий раз; скорее всего это произойдет в захолустной деревушке, затерянной среди холмов, где родился какой-то святой. Я бы тоже там родился, если бы у меня был выбор. Я беспрепятственно отправлю это письмо из дома Дочери, из Маради, если мы повернем в ту сторону. Попытаюсь предложить такой маршрут. Не думаю, что стоит рисковать и забираться дальше на север, тем более что я уже перечитал все, что взял с собой.
На этом письмо обрывалось, полстраницы остались неисписанными. Фойкс, видимо, был чересчур потрясен и не стал рассказывать о медведе, а на следующий день их захватили джоконцы.
Иста подняла глаза. Один из джоконцев, молодой, темноволосый, смотрел на нее с довольной, жадной улыбкой. Старший, тот, что пониже, с зеленой перевязью, богато расшитой золотом, судя по всему, командующий кампанией или один из немногих выживших старших офицеров, задумчиво хмурился. В его глазах можно было прочесть дальновидные стратегические размышления, которые беспокоили его гораздо больше, чем простая жадность. Офицер, знавший ибранский, видимо, тоже понимал ситуацию.
Иста решила предпринять последнюю попытку удержать инкогнито, какой бы тщетной она ни казалась. Она протянула им бумагу с безразличным видом:
– Какое отношение это имеет ко мне?
Переводчик взял письмо.
– В самом деле, рейна. – Он поклонился ей, как было принято при рокнарском дворе, – коснулся земли правой рукой, прижимая большой палец к ладони. Полушутливо, но с долей осторожности.
Командующий сказал на рокнари:
– Так это действительно печально известная мать рейны Исель?