В настоящее время отечественная цивилистика переживает новый этап своего развития, неразрывно связанный и во многом обусловленный активными процессами формирования нового правового мышления, многогранным взаимопроникновением науки и практики и их совместным воздействием на законотворческий процесс. Начало этого процесса было положено в конце 80-х гг. прошлого века, когда произошли кардинальные и во многом абсолютно неожиданные изменения в общественно-политическом, экономическом и социально-правовом устройстве России.

Некоторые ученые склонны связывать этот новый этап с принятием Гражданского кодекса РФ (его первой части), но более убедительным представляется мнение В.А. Белова: «именно 1986 год и должен быть признан тем рубежом, который ознаменовал качественный скачок как в научном цивилистическом мышлении, так и в практике гражданско-правового регулирования. Именно с 1986 г. российское гражданское право перестало быть отраслью советского права; именно в 1986 году оно вдруг свернуло с проторенной было стези «совокупности норм» … на начавшую уже зарастать бурьяном и кустарником дорогу частного права» [44] . При этом автор справедливо отмечает, что «было бы неверным утверждать, что в 1986 г. наша литература внезапно обогатилась бессмертными научными трудами в области канонической цивилистики, а отечественная система гражданского права в одночасье сбросила с себя советскую социалистическую личину. Нет! Ничего подобного в 1986 г. еще не произошло… но именно тогда стало очевидным, что процесс возрождения канонической цивилистики стал необратимым» [45] .

В длительном и сложном процессе «возрождения канонической цивилистики» термин «доктрина» получил беспрецедентно широкое распространение, но и в настоящее время, спустя почти тридцать лет с начала масштабных перемен, в российской науке не сложилось не только единого понимания ее сущности, выполняемых функций, места в системе источников (форм) права, но и консенсуса по вопросу об общем векторе выработки такого понимания, несмотря на настойчивые призывы сформировать парадигму юридической доктрины XXI в. [46] Важно отметить, что это характерно не только для гражданского права, но и соответствующего судебного процесса – господствовавшая доктрина соединила право и процесс в единое целое, посчитав процесс всего лишь продолжением права материального [47] .

В современной литературе доктрина права рассматривается как «особое правовое явление, которое характеризуется свойственным только ей языком изложения правовых идей и конструкций, специфическими способами формулирования ее положений (аксиомы, принципы, презумпции, дефиниции и т. п.), а также бездокументарной формой их выражения» [48] . В приведенном определении ключевой характер имеет словосочетание «особое правовое явление», которое в большинстве случаев используется для характеристики различных правовых институтов и юридических конструкций, в том числе, например, договора, института юридических лиц [49] и др. К особым правовым явлениям относят также правовые позиции высших судебных инстанций [50] , особое мнение судей [51] , юридических лиц с участием публично-правовых образований [52] и пр.

Так, например, С.В. Батурина полагает, что концептуальное осмысление правовой доктрины складывается из трех составляющих, к которым относятся:

1) правовая доктрина как самостоятельная правовая категория, имеющая основополагающее значение для российской юридической науки;

2) правовая доктрина как система детерминант, являющихся критериями развития, российской правовой системы, степени свободы личности, ее защищенности от произвола со стороны государства и обусловливающих механизмы взаимной ответственности государства и человека в трансформирующемся российском социуме;

3) правовая доктрина как культурно-правовой феномен, отражающий качество и специфику современной правовой жизни, уровня развития российского законодательства, совершенствования юридической практики, что способствует процессу гармонизации российского общества и его интеграции в общемировое пространство [53] .

Приведенное понимание правовой доктрины, с одной стороны, отчасти опирается на ранее рассмотренные воззрения С.С. Алексеева, а с другой – декларирует наличие некой общепризнаваемой системы правопорядка, объединяющей в себе не только нормы права, но и их научное осмысление и практику реализации. Подобная система существует в любом государстве и в любом обществе, но вопрос о том, является ли она правовой доктриной, вызывает определенные сомнения.

Ответ на этот вопрос может быть найден при сопоставлении приведенного определения с иными, более традиционными и более приближенными к обозначенным ранее целям и задачам, вытекающим из сущности понятия «правовая доктрина». С.В. Батурина рассматривает ее в качестве системы «идей, взглядов и положений, основополагающего и концептуального характера, которые разрабатываются юридической наукой, опосредованы юридической практикой и которые в силу этого имеют общезначимый характер для правовой системы, так как основываются на общепризнанных принципах и ценностях, отражают закономерности и тенденции государственно-правового развития страны, разделяются авторитетным мнением ученых-юристов и, таким образом, формируют определенный тип правопонимания, в соответствии с которым функционирует и развивается российская правовая система. С содержательной стороны правовая доктрина представляет собой комплексную и системную категорию, включающую следующие составляющие: правовые знания, правовые ценности, правовые догмы, правовые идеи, правовые традиции, правовой опыт (практику), которые в конечном счете и определяют соответствующие модели правового регулирования в конкретном государственно-правовом пространстве» [54] .

Приведенная дефиниция, несмотря на содержащееся в ней классическое определение доктрины в качестве некой совокупности учений и идей, вызывает дополнительные вопросы прежде всего в связи с указанием на общезначимый характер правовой доктрины для всей правовой системы. Означает ли такой подход, что доктрина должна быть признана источником права, и если да, то какое место она должна занимать в современной системе источников гражданского права? Представляется, что автор объединил в приведенном суждении различные подходы к определению понятия «правовая доктрина», поскольку то правовое явление, которое можно считать основой формирования правосознания, при современном плюрализме научных взглядов не может быть совокупностью различных суждений и идей. Однако, несмотря на отмеченные дискуссионные моменты, в определении С.В. Батуриной названы практически все элементы, так или иначе используемые при научной трактовке содержания понятия «правовая доктрина».