В конце концов я прихожу к выводу: баркас, конечно, был послан мне навстречу в разведывательных целях. Он приблизился, чтобы опознать меня, и, убедившись в правильности своего предположения, удалился. Предупредят ли эти люди береговую охрану? Нет, это невыгодно Александросу: таможня назначила премию из расчета талер за оку, а в случае покупки моего товара он может выручить три-четыре фунта стерлингов, то есть в двадцать-тридцать раз больше. Я начинаю строить различные гипотезы, не имеющие под собой почвы. Это опасное занятие, которое путем самовнушения обычно ведет к неминуемым промахам.

Я исхожу из следующих фактов: за мной следят, и только что разведывательное судно получило доказательство моего прибытия в залив. С этим уже ничего не поделаешь. Но на шхуне предполагают, что мой товар — на борту, и я должен как можно скорее от него избавиться.

Я продолжаю свой путь, держа курс чуть-чуть к северу, чтобы создать видимость, на случай, если за мной продолжают следить, что я направляюсь в Суэц. Но, как только темнеет, я лечу к египетскому берегу на всех парусах.

Я ничего не знаю об этой местности, но предполагаю, что она пустынна, по крайней мере ночью. Новорожденный месяц, помедлив немного в небе, скрывается за Атакайским массивом, и сумерки сменяются кромешной тьмой.

Я то и дело измеряю глубину, чтобы не налететь на невидимый берег. Дно постепенно повышается. Когда глубина достигает трех метров, мы спускаем паруса. Маневры производятся в полной тишине. Я тщательно смазываю все блоки, чтобы избежать скрипа при спуске парусов. Ахмед получает пощечину за восторженные восклицания, свойственные его жизнерадостной натуре.

Мы осторожно отдаем якорь, и он плавно ложится на песчаное дно. Шлюпка следует за нами на буксире: я спустил ее сегодня после обеда во избежание излишнего шума.

Я сажусь в шлюпку с Абди и Али Омаром, доказавшими свое мужество и хладнокровие. Смелость Абди проистекает от того, что он не подозревает об опасности и вдобавок чувствует себя рядом со мной неуязвимым. Али Омар смел от природы и к тому же всегда действует с умом.

Там, где мы оставили парусник, очень мелко, но до берега еще далеко, и земли пока не видно.

Внезапно Али Омар перестает грести и указывает мне на темный неясный силуэт, виднеющийся по левому борту в ста метрах от нашего судна. Я подношу ночной бинокль к глазам и вижу шхуну со снятой мачтой, видимо, для того, чтобы она не бросалась в глаза. Я узнаю реёк, выступающий за кормой. Это тот самый рыбацкий баркас, который мы видели утром. Он притаился здесь явно не для рыбной ловли.

Наш низкий ялик едва виднеется над водой, и его невозможно заметить с такого расстояния. Мы бесшумно скользим направо, и вскоре шхуна исчезает во тьме. Проделав еще полмили, лодка упирается в песок. Мы втыкаем в него весло, точно крюк, пришвартовываем лодку и осторожно выходим на берег.

Ядовитые скаты, чей сон мы потревожили, поднимаются со дна во взбаламученной воде. Эти плоские рыбы спят, наполовину зарывшись в песке, и могут поразить ядовитым жалом. Абди хочет идти первым, чтобы расчистить нам путь. Мы с Али Омаром уступили ему право на риск, ибо в худшем случае пострадает только один человек.

Наконец мы ступаем на твердую почву. Я не имею ни малейшего понятия, где мы находимся, ибо кругом темным-темно и горы, нависшие над берегом, закрывают часть неба.

Мы идем по гальке и колкому ракушечнику. Там и сям белеют небольшие песчаные холмы, а за ними — тьма, тишина и неизвестность… Я вижу в бинокль неясные очертания других, более удаленных дюн. Кажется, простирающаяся вокруг песчаная равнина безлюдна.

Мы разгребаем руками, проверяя, подойдет ли почва для нашего замысла. Я чувствую, что мои ноги немного увязают, как будто под галькой скрывается тина. Я прилагаю усилие, чтобы освободить одну ногу, а другая в это время проваливается еще глубже. Вскоре тина доходит мне до колен, и я продолжаю увязать. К счастью, дюны совсем рядом, и я могу добраться до твердой почвы прежде, чем меня засосет. То же самое происходит с Абди и Али Омаром. Надо возвращаться назад, ибо мы попали в зыбучие пески.

К счастью, мы находим свои следы, которые благополучно приводят нас к морю. Судьбе было угодно, чтобы мы пристали к высокому мысу, возвышающемуся над окружающей топью. Если бы мы оказались в другом месте, не защищенном дюнами, не представляю, как бы мы выбрались оттуда.

Мы с трудом отыскиваем во тьме свой ялик.

В час ночи мы возвращаемся на борт. У нас еще есть время отойти на безопасное расстояние, пока не рассвело, ибо соседство таинственного судна очень меня тревожит.

В семь часов утра, пройдя через залив, мы бросаем якорь у азиатского берега, в трех кабельтовых от пустынного пляжа, к югу от мыса Рас-Судр. Вчерашние рыбацкие лодки исчезли. Должно быть, они вернулись на рассвете в Суэц и появятся здесь опять только после полудня.

Пляж покрыт плотным сухим песком; берег отлого поднимается к невысокой скале, замыкающей пустынную равнину. У подножия этой скалы я приказываю вырыть яму, чтобы спрятать в ней ящики.

Пока мои люди трудятся, я обозреваю в бинокль всю равнину, вплоть до горной цепи, простирающейся далеко на востоке.

Оставив одного из матросов на холме в качестве часового, я возвращаюсь к «могильщикам», продолжающим копать яму. Во время работы юнга подбирает в воде несколько двустворчатых ракушек, необычная величина которых указывает на то, что в этих краях их добыча не ведется. Естественно, я принимаюсь открывать их одну за другой и, к своему удивлению, вскоре нахожу в теле моллюска несколько маленьких жемчужин. Видимо, местные жители не подозревают о сокровищах, таящихся в раковинах. Но сейчас не время продолжать поиски жемчуга, у нас есть другое занятие — как можно скорее переправить на берег груз.