Я понял, что это были дезертиры, возможно, те самые, что были пойманы на итальянской территории, за которыми должен был отправиться в Рахейту лейтенант Вуарон.

Я поделился с Юсуфом своими догадками. Он задумался, а затем попросил взять его на борт моего судна и высадить где-нибудь на данакильском побережье. То, что я ему рассказал, внушало ему серьезные опасения за судьбу брата, и он спешил отправиться на его поиски. Длительное отсутствие Мухаммеда означало, что с ним что-то стряслось. Возможно, сомалийцы выбросили своего спасителя, который являлся в то же время свидетелем, в море, опасаясь, что он проговорится и выдаст их. Дезертиры знали, что за их поимку обещана премия, и, видимо, решили рассчитаться со своим благодетелем и одновременно удержать его от искушения, отправив прямиком в рай.

Я беру Юсуфа на борт с его нехитрой поклажей и через несколько часов причаливаю к берегу северной бухты Сиана. Мы сразу же натыкаемся на обломки пироги. Юсуф узнает свою лодку. Видно, что она была продырявлена нарочно, а вот и камень, которым для этого воспользовались. Видимо, это случилось несколько дней назад, в тот день, когда дезертиры высадились на берег. На песке уже не осталось следов, все занесено пылью, поднятой хамсином.

Юсуф молча встречает обрушившееся на него горе. У него не осталось надежды: наверное, труп бедного Мухаммеда или скорее его белые косточки — в этой стране только скелет остается от человека через несколько часов после захоронения — в общем, останки его доверчивого брата покоятся где-нибудь в укромном уголке, как и выпотрошенная лодка.

Юсуф молча удаляется, понурив голову. Я смотрю ему вслед: он скрывается в сумрачной чаще, ощетинившейся колючками, подобно затравленному хищнику, оскалившему клыки.

К счастью, благодаря попутному юго-восточному ветру мы благополучно минуем пролив и добираемся до северной части Бейлульской бухты. Однако в эту самую коварную пору все может перемениться в мгновение ока.

Я вижу тяжелые грозовые тучи, нависшие над горами Асмэры на африканском берегу. Правее, на востоке, за неровными пиками Йемена, тоже собирается гроза. Ослепительные вспышки молний прорезают потемневшее небо, но раскатов грома не слышно из-за большой удаленности. Подгонявший нас легкий юго-восточный бриз постепенно утихает. Думаю, он был вызван притоком воздуха вследствие падения давления во время бушевавшей грозы.

Море словно налито свинцом. Парусник совсем не движется. Ничто не нарушает тишины, царящей под сумеречным небесным сводом. Стаи морских птиц проносятся низко над водой в сторону островов Эль-Ханиш, словно спасаясь от опасности.

Солнце спряталось за огромными кучевыми облаками, клубящимися на северо-западе, округлые формы которых очерчены сверкающими изогнутыми линиями. Небо точно пылает отсветом пожара, и темные ленты закатного сияния застилают горизонт подобно гигантскому ковчегу. Во что все это выльется?.. Я горько сожалею о том, что согласился отдать свой корабль под плавучий катафалк и потерял столько времени. Мы были бы уже вдали от опасности.

Я волнуюсь также потому, что никогда не плавал в этих широтах в такую пору. Все известные мне укромные места хороши только зимой, когда дуют юго-восточные ветры. Теперь же, когда кругом бушуют грозы, не знаешь, с какой стороны поднимется ветер, а в июле он достигает ураганной силы.

По мере того как день клонится к вечеру, горизонт пылает все ярче, и облака, залитые ровным светом, то и дело озаряются ослепительными вспышками молний.

Налетает теплый ветер. Это дурной знак. «Уари, уари!» (хамсин) — кричат матросы. Ветер быстро крепчает, как будто встреча с нашим утлым суденышком привела его в ярость.

Теперь я начинаю осознавать значение древних мифов, олицетворяющих каждый ветер. Только моряк, имеющий дело с этой капризной стихией, видит в ней отражение собственных чувств. Он знает, что у каждого ветра свой характер, свое лицо, и относится к нему как к спутнику, другу или врагу. Хамсин, или уари, как называют его местные жители, — это безмолвный ветер; он мчится, вздымая вихри пыли, и неожиданно со всей силой обрушивается на бедный корабль с поникшими парусами, который попадается ему на пути.

Скоро облако песка, или, точнее, мелкой вездесущей пыли, поглотит нас. Море, застигнутое врасплох, недолго сохраняет спокойствие и покрывается пенящимися, похожими на хлопья снега бурунчиками, которые начинают заливать палубу. Затем оно окончательно пробуждается от тяжелого сна, выгибает спину и встает на дыбы.

Становится темно, все застилает туман, и мы продвигаемся на запад во мгле, гадая, когда это кончится. Каким бы крошечным ни был наш парусник, оказавшийся во власти стихии, он идет со скоростью семь-восемь узлов и не должен сбавлять ход, иначе море обрушится на корму и поглотит его. При такой скорости мы достигнем берега менее чем за пять часов, и тогда нам придется маневрировать и ложиться в дрейф, чтобы не угодить на рифы. Быть может, не стоит спешить к новой опасности.

Кажется, начинает дуть северный ветер, суля возвращение главного северо-западного ветра. Изменение направления ветра чревато столкновением волн, между которыми рискует оказаться наш парусник.

Предвидя новую опасность, я спешу воспользоваться западным ветром и уйти как можно дальше на север, под прикрытие Ханишских островов. Под защитой этой горной гряды, протянувшейся на двадцать километров, я смогу спокойно спать до утра. Я держу курс в избранном направлении наугад, не имея возможности точно определить свое местонахождение. Свет звезд пробивается сквозь мглу, но вокруг расстилается туман, и облака пыли подступают к воде, ограничивая видимость.