Шрифт:
– Все будет хорошо, Эмили, – шепнул Райан, вставая.
А мне очень хотелось, чтобы он поцеловал меня на прощание. Вот незадача: видно, придется выжить, чтобы дождаться этого. Возможно, у нас будет еще много поцелуев, встреч и… даже чего-нибудь еще. А пока…
– Пока… – произнесла я, глядя, как он удаляется, неохотно двигаясь спиной к двери.
– Я с тобой! – Бросил он на прощание.
И я видела по его глазам: парень говорил правду.
Глава 6
Все, как и водится: после напутственной речи кардиологов мной занялся анестезиолог. Улыбчивый мужчина средних лет. Через маску я не могла видеть губ, но его светло-зеленые глаза улыбались – это точно. К тому же, тон голоса врача был таким благожелательным и мягким, что это помогло мне немного расслабиться. Ну, насколько это было возможно для лежащего на операционном столе человека, ощущающего себя на пороге грядущей неизвестности, насквозь пропитанной риском и раствором йода, которым меня готовились тщательно вымазать.
Сначала мне задали пару вопросов о том, что я ела и пила сегодня, затем закрепили на лице кислородную маску. Перед глазами мелькнул шприц, содержимое которого осторожно запустили по моим венам. Тишина становилась оглушающей. Ничего необычного, но уже через секунду мной снова начало овладевать то странное ощущение, которое бывает как раз перед тем, как ты провалишься в пустоту наркоза.
– А теперь сосчитай от десяти до нуля, Эмили. – Раздался голос над головой.
Они все просили об этом, на каждой операции. И еще ни разу я не помню, что бывало после семи.
– Десять. – Лица врачей в масках перестали быть такими четкими. – Девять. – Все труднее стало сосредотачиваться. – Восемь. – Казалось, что меня обволакивает густая, мягкая вата. – Семь…
– Как себя чувствуете, мисс Уилсон?
– Где этот грузовик? – Первое, что я произнесла, когда смогла говорить.
Мой голос казался непривычно сиплым.
– Какой грузовик? – Доктор Кларк склонилась над моей постелью.
– Который переехал меня…
– Вот вы о чем! – Она широко улыбнулась. – Скоро боль утихнет, не переживайте.
Не знаю. Чувствовала я себя ужасно. Примерно так, будто меня основательно попинали. И не раз. Потом переехали машиной, а вдобавок сплясали кейли [1] прямо у меня на груди. Но, по крайней мере, я была жива. Что подтверждало довольное лицо врача, внимательно наблюдавшего за всеми моими реакциями. А это уже хорошо.
– Как все прошло? – Решила спросить я прежде, чем она закидает меня дежурными вопросами.
На самом деле, мне хотелось знать, действительно ли теперь во мне жила частичка другого человека. А еще было интересно, правда ли, мое прежнее, слабенькое, еще живое сердце, которое продолжало отчаянно биться, гоняя кровь, просто вырезали и выбросили.
– Штатно. – Пожала плечами доктор Кларк.
А затем, используя столь любимые ею медицинские термины, принялась сухо излагать факты. Пока она это делала, я все время пыталась прислушаться к тому, что творилось у меня в груди. Кажется, новое сердце билось ровнее, чем прежнее. Но я его все еще чувствовала – ему словно было тесно на месте прежнего, и оно робко толкалось, пытаясь привыкнуть.
Пошевелила пальцами, затем всей рукой – очень осторожно. Приятно было ощущать себя живой. И пусть мешали все эти проводки, трубки, повязки со специальным пластырем, я знала, что там, внутри меня, под уродливым длинным шрамом, разрезающим грудь напополам, жила теперь надежда.
Главное, прожить пару дней. Если не начнется отторжение, поставлю себе новую цель – восемь недель. Второй критический срок. Если и его выдержу, значит, можно будет побороться еще.
[1] Кейли (c'eil'i) – парные и групповые ирландские национальные танцы
Лекарства.
Их у меня теперь еще больше, чем до операции. И пить их нужно строго по графику, до конца жизни. Почти по пригоршне за раз. Пропускать нельзя – иначе моя иммунная система убьет мое новое сердце. Хотя за нее это могут сделать и обычные инфекции, если уж быть до конца откровенными. (И даже побочные действия этих медикаментов могут меня прикончить. Но нужно надеяться, что этого не случится).
Итак, лекарства.
Дорогостоящие, жизненно необходимые, в большом количестве. Мама называет их сундуком с сокровищами – так их много. Я называю их просто едой. Потому что аппетита у меня нет, а специальных препаратов приходится глотать столько, что, кажется, ими я и наедаюсь.