– Смогу, но они-то не платили мне своими снами.

– У них нет снов, – быстро перебила ее я. – Они так много времени провели в Навьем царстве, что больше не видят снов. Им нечего тебе предложить. За них прошу я.

Смех звучал в ушах нескончаемым шорохом жесткой чешуи.

– Ты уже отдала свои сны. Что ж ты еще мне предложишь, глупая девочка?

Я молчала и кусала губы, пока соленый вкус во рту не стал нестерпимым.

– Забирай, что хочешь, – глухо выдохнула я, – только помоги нам.

– Вот как? Мне нравится твоя решительность, глупая смелая девочка. Может, и твои сны повеселят меня не хуже, чем ты сама. Ты нравишься мне, и я не возьму более того, о чем уже условились.

Я вскинулась, слова благодарности застряли в горле, и прежде, чем я успела выдавитьхоть что-то, черная вода, которой до этого спокойно я дышала, вмиг обернулась водой морской, соленой, горькой. Она хлынула мне в рот и легкие, и я закашлялась, чувствуя, что задыхаюсь. Мощное течение подхватило меня со дна, швырнуло вперед и вверх, повлекло, вращая меня, словно щепку.

Я не пыталась бороться с течением, только жмурилась и старалась не дышать, чувствуя, как горят легкие от недостатка кислорода. Я молилась об одном – лишь бы не захлебнуться, не потерять сознание – погибнуть сейчас, когда самое страшное испытание позади, и божество изначальных вод несет меня к цели, будет нестерпимо обидно!

Пытка закончилась внезапно. Вот я чувствовала бурление воды вокруг меня, волны перебрасывали моё тело, то выталкивали вверх, то снова влекли ко дну, и вдруг – ничего нет, я лежу животом явно на чем-то твердом. Только в ушах то ли все еще вода шумит, то ли смех змеи угасает:

– Удачи тебе, смертная, побереги себя для самых забавных сновидений!

Я закашлялась, выхаркивая солёную воду. Горло щипало, из носа капало, а волосы облепили лицо. С трудом усевшись, я откинула пряди с лица и попыталась проморгаться. После сплошной черноты изначальных вод дневной свет меня слепил.

– Эй, – тихонько позвала я, не дожидаясь, когда зрение восстановится. – Волк, охотник, вы здесь?

Больше всего я боялась, что мне никто не ответит, что змея, по каким-то ведомым лишь ей причинам, вытащила только меня. Но сквозь шум в ушах я все же расслышала хриплые и неуверенные голоса друзей.

Я рассмеялась от облегчения, но смех быстро перешел в кашель, и я снова повалилась на землю. Чувство было такое, словно на мне весь день пахали. Болезненно ныли все мышцы, я не представляла, где взять сил, чтобы снова пошевелиться. Просто лежала и наслаждалась солнечным теплом на коже.

Вот только шум вокруг беспокоил меня все больше, постепенно слух начал из общего фона вычленять взволнованные человечьи голоса, и тревога взбодрила меня вернее плети.

Прищурившись и прикрывшись ладонью от слепящего солнца, я приподнялась на локте, пытаясь хотя бы определить, куда нас занесло. Мы втроем лежали на вымощенной желтоватыми булыжниками мостовой, у самого края пруда, из которого, похоже, и вынесла нас волна. Ничего удивительного, что вокруг начала собираться толпа любопытных людей.

Под их тяжелыми неподвижными взглядами хотелось съежиться и исчезнуть. Их гнев, их страх ощущались кожей. «Как посмели вы нарушить размеренную нашу жизнь? Как посмели вторгнуться в покой и порядок?» Они стекались к нам со всех сторон, все плотнее и плотнее обступали, теснили назад, к воде.

Так упорядоченное отвергает хаос.

Но струсить перед ними, да после разговора с хтонической змеей, было бы совсем глупо. С горем пополам встав на ноги, я обратилась к собравшейся толпе, все еще болезненно щурясь:

– Уважаемые! Я хочу встретиться с золотой царицей! Кто-нибудь сможет проводить меня к ней?

На площади установилась такая тишина, что стало слышно, как капли воды с кончиков волос падают и разбиваются о камни. Я постаралась представить нашу троицу со стороны и вздрогнула: да уж, три замызганных оборванца, выброшенные волной из спокойного прудика в центре города, могут вызвать что угодно, кроме доверия.

Но одна девушка все же к нам подошла. Невысокая и бледная, с блеклыми и ломкими соломенными волосами, в светло-желтом сарафане, она напоминала колосок пшеницы, подгнивший после долгих дождей.

– Госпожа, извольте следовать за мной, – едва слышно прошелестела она, – я провожу вас к царице, моей хозяйке.

Я кивнула. Из-за слишком яркого света все еще приходилось щуриться, и я не могла разглядеть ее лицо и понять, что же с ней не так. Девушка-служанка казалась мне неправильной, слишком неживой, словно была превращена в человека из больного цветка.

Она казалась мне несъедобной.

В городе было жарко, но после таких мыслей меня прошиб озноб.