– Конечно. Потому, что ты любишь только мой мозг. И некоторые особенности моего тела, – очень сочный, словно голос диктора, в комнате разливался приятный мужской шепот. Мужчина в темноте явно улыбался и бережно, едва касаясь пальцами, поглаживал красивую спину женщины.

– Нет, Амулий. Это... – женщина приложила худые руки к вискам, барабаня длинными пальцами по собственным вискам, – я не это хочу сказать, – Нила тяжело вздохнула. Кровать приятно заскрипела, но не жалко, как старая развалина, а как-то по-особенному. Мужчина осторожно сел, облокотившись о мягкие подушки, и возложил красивую руку на плечо женщины. Его рельефный брахирадиалиус очень надежно вырисовывался под скромным свечением сияющего блеском города. Мужчина бережно помассировал шею женщины, которой только что владел.

– Ты хочешь расстаться, – констатировал Амулий, и вся его мужественность подверглась легкой дрожи.

– Некорректное определение, – Нила села в пол-оборота и посмотрела в глаза любовника. В темноте она видела хорошо. – Понимаешь, Амулий, все, практически все наши поступки, действия, чувства – это сложные химические процессы, которым очень хочется придать романтическую окраску, придумать для каждого безумия свой термин. Но дело обстоит следующим образом, – Нила повернулась полностью к мужчине, прикрыв обнаженное тело простыней, которую с трудом, чуть ли не с остервенением вырвала из-под собственных бедер. – Сначала, я захотела секса с тобой. Потом... я влюбилась в твой мозг. Да-да, было много примесей и компонентов еще, таких как голос, строение тела и прочее. Но, знаешь ли... – Нила вздохнула, – мое проклятие – быстрая скука и пресыщение, – женщина слабо, как-то болезненно улыбнулась, – так банально будут звучать последующие фразы, но мне без них не обойтись, – она провела пальцем по упругому, ухоженному телу немолодого мужчины, – я не хочу больше секса с тобой. И не могу слушать тебя с тем же неподдельным восторгом. Я не хочу твоих объятий. И мне скучно ездить с тобой на озеро. Мне много чего не хочется делать с тобой. И… – голос подвел, сорвался, как приступ астмы, но Нила смогла вздохнуть и выровнять дыхание, продолжая речь, – это не твоя вина. И не моя, конечно. В постели ты не стал хуже себя вести. И шутки твои не утратили остроты. И знания твои не обесценились. Просто наше время истекло. Когда я не чувствую, не ощущаю, не воспламеняюсь, я... – Нила снова вздохнула и, отняв руки от лица Амулия, закончила, – я не вижу смысла продолжать общение. Это подло и нечестно. Я ухожу. И просто буду помнить тебя, – женщина улыбнулась легкой, светлой улыбкой, словно ее посетило невероятное счастье, и она ушла. А мужчина, будучи из вымирающего вида настоящих мужчин, не стал останавливать ее, не проронив ни слова, он остался лежать, поглаживая простыни, которые отдавали ему последнее тепло симпатичного ему человека.

***

– Привет, милая.

– Привет.

– Ты напряжена.

– Ты заметила.

– Люблю чувствовать тебя.

– Это так славно, когда наступает момент, приближающий людей к безмолвию, – Нила закурила прямо в комнате, выбросив руку в окно, дабы частично пресечь попадание никотина в квартиру. – Это как бы гармония двух душ. Но это опасное состояние, – Нила потерла виски, голова раскалывалась и анальгетики уже давно не спасали от боли. – Такое единение сродни растворению.

– Не согласна с тобой, – женский голос был более низким, с чувственной хрипотцой, в которой угадывались настойчивость и нежность. – Раньше мы угадывали друг друга. Повезет- не повезет, в точку или мимо. А сейчас... Мы знаем, без гаданий и промахов, что происходит между нами. Разве это плохо? Это всего лишь иной уровень отношений. И знаешь ли… – женщина приятно рассмеялась, – я не собираюсь ни в ком растворяться! Иначе потеряю себя! А мне это ни к чему.

Нила выбросила ловким движением окурок в пропасть ночного пространства.

– Это радует, – поежившись, Нила закрыла окно и натянула рукава банного халата до самых костяшек изящных рук. – Потерять себя – самое страшное, что может произойти с человеком, – она грациозно поджала ноги и уселась в отдутое, комфортное кресло. – Так интересно, – задумчиво прозвучала она, – ты спасаешь людей. В основном у тебя это получается. А я их спасти не могу. Но знаешь… – Нила тряхнула плечами и облокотила подбородок на исполосованное белыми шрамами запястье, – мне намного проще. Вот спускаюсь я каждый день вниз. И мне не страшно от того, что я причиню кому-то боль. Самое плохое, что могло произойти, уже свершилось с теми, кто ждет меня. Да нет же! – Нила весело протестовала самой себе, – они даже и не ждут меня! Они просто лежат. Лежат, лежат и ждут своей беззвучной очереди. Зачем-то, для чего-то и так нелепо, – Нила помолчала и продолжила, – наша система такая странная. И порочная. Уродливая и коррумпированная. А самое главное – неудобная. Вот, страшно неудобная. Ума не приложу, зачем складировать трупы? Зачем их изучать? Как будто от этого что-то изменится? Чудеса, да и только, – Нила хмыкнула и приняла в руки бокал шампанского, в котором игриво суетились пузырьки, отчаянно пробираясь вверх. – Отчетов никто не читает, ставят лишь галочки, мол, да, вскрытие доказало смерть. Смешно! – Нила в несколько глотков опустошила бокал и поставила на пол, не желая продолжать опьянение. – У меня будет просьба.

– Говори.

– Если со мной случится летальное происшествие, – Нила засмеялась и два женских голоса слегка растрясли глубокую ночную тишину, – умоляю тебя, милая Фрая, не позволяй никому ломать мою грудную клетку и срывать кожу с лица. Ничего нового там не обнаружат. А некрасивой я останусь навсегда, – на секунду повисло обоюдное молчание, – я серьезно. Вот представь. Жила я такая, красивая и умная, а потом – бац! Какой-нибудь полудурок, типа Птолемея, возьмет и разберет меня на части. И подумает он: «Фууу, такая красивая, а так воняет», – Фрая рассмеялась, – ты не смейся, я же серьезные вещи объясняю! – настаивала Нила, подавляя улыбку, – ты же с сонными работаешь, а я все. С теми, кому можно вытаскивать мягкие мозговые оболочки и рассматривать, словно калейдоскоп, их прозрачность, мутность, кровенаполнение, экссудат и все прочее желатинообразное нечто, что когда-то выдавало глупости, шутки и мудрость. Понимаешь? – Нила улыбалась. Она взяла женщину за руку и притянула к себе, – слушай меня очень внимательно. Если ты любишь меня взаправду, охраняй меня, пожалуйста. Оставь мое тело таким, какое оно было, что бы не случилось при переходе туда, – Нила подняла палец вверх и прищелкнула языком, – и еще очень важное, – женщина заговорила шепотом, почти у самого уха союзницы, чувствуя скулами и лобной частью приятное щекотание от темных прямых волос, которые благоухали чем-то свежим и определенно фруктовым, – если я впаду в терминальное состояние… не вытаскивай меня из того запределья, в котором я буду. Просто отпусти. А еще лучше – помоги.

– Идиотка. Я не собираюсь тебя убивать, – грубо отозвалась Фрая, всплеснув руками.

– Дурочка! – парировала Нила, – я не прошу тебя меня убивать! – она снова взяла в свои руки загорелые, крепкие руки подруги, – ну, поговори со мной там. Направь, что ли. Выведи, короче, меня к свету. Договорились? – Нила серьезно посмотрела в глаза кареглазой женщины, – пожалуйста. Ты будешь моим... – Нила мечтательно вскинула голову, – …Доктором Сон, – и улыбнулась, целуя мягкие губы.

***

– Зачем вам ехать в такую рань? – Фрая вышла на кухню, кутаясь пледом и щуря одолеваемые сном глаза.

– Я хочу выехать утром. Как можно раньше. Потому что не люблю дорог. А еще ты сама прекрасно знаешь, что водитель из меня так себе, – Нила была уже собрана, чемодан стоял у двери в прихожей, а по кухне разносился аромат свежего какао. – Когда я с тобой, мне спокойно, – Нила обняла Фраю и небрежно потрепала по голове, – но сегодня особая поездка. Даже не знаю, за кого я переживаю больше всего: за маму или собаку? – обе рассмеялись усталыми и сонными голосами. – Не переживай! Я буду аккуратна. Именно поэтому раннее утро – лучше всего! Меньше всяких уродов на дороге и мама, надеюсь, будет еще сонная и уволит меня от своей болтовни, – Нила допила какао и положила руки на плечи все еще сонной женщины, – ей Богу! Порой я вообще не понимаю, о чем она говорит. А главное – говорит она много. Я бы сказала, без умолку! И откуда только берутся темы? Точнее нет, темы отсутствуют напрочь! Но поток слов. О! – Нила закатила глаза, улыбаясь так светло, словно маленькая девочка, рассказывающая о своей маме, как о загадочном животном, – и так всю жизнь, ты представляешь? Чудеса, – женщина поцеловала подругу в точеные скулы и отпустила, – все, мне пора. Будь умницей. А то приеду, и выпорю, как следует!