–  Берт...

Она обернулась.

–  Что, любимый?

Показываю на стол и спрашиваю.

–  Как эти документы сюда попали? Как ты их нашла? И вообще...

–  Что?

–  Рассказывай.

Мне шестнадцать лет. И сегодня впервые в жизни отец поднял на меня голос, закричал. Мой тихий, добрый, безгласный отец, души во мне не чающий, прощающий и позволяющий все.

–  Никогда, слышишь, никогда больше не смей без спроса рыться в моих бумагах!

От обиды и неожиданности по щекам потекли слезы. Я же ничего плохого не сделала!

–  Папа... Ты же никогда раньше не запрещал мне, я просто открыла этот ящик и...

Он перебил меня, нетерпеливо отмахнувшись.

–  Это не твоего ума дело, Бобби, не смей больше рыться здесь. Читай свои сказки. А сюда - не лезь. Хорошо?

Старая ветхая кожаная папка с вытесненной на ней непонятной монограммой исчезает в ящике стола. Я молча киваю и выхожу из комнаты. Эта папка, я успела разглядеть в ней несколько листков пожелтевшей старинной бумаги, убористые строки выцветшими чернилами. Что же там, почему отец так кричал на меня? Как будто испугался чего-то... Все это очень странно. Как бы ещё раз заглянуть туда и хотя бы одним глазком прочитать... А через несколько дней поздно вечером я услышала скрип половиц внизу, мне стало любопытно и тревожно, кто это ходит там, все уже легли. Вдруг кто-то чужой? Осторожно приоткрываю дверь и крадусь к лестнице. Свет в доме погашен, только слабые отблески из гостиной внизу освещают ступени. Пойти вниз? Страшно как... Скрип половиц медленно удаляется по коридорчику, ведущему на задний двор. Любопытство побеждает, и я начинаю спускаться по высоким ступеням, знаю, какие скрипят и перешагиваю через них, держась за перила двумя руками. Вот и гостиная, я внизу. Сердце стучит вовсю, отдаваясь в ушах, может, позвать маму, отца? Вход в низкий коридорчик, осторожно выглядываю и вижу... Отец? Что он там делает, почему явно прячется в собственном доме? Вижу, как он наклоняется, ставит на пол тускло горящую свечу в тяжёлом подсвечнике. Зачем-то приглядывается к стенке, и слегка отдирает одну из досок обшивки. Он что-то прячет за нее, вытащив из-за пазухи небольшой свёрток. Внезапно поднимает голову, как будто почувствовал мой пристальный взгляд, я еле успеваю спрятаться за углом стены, обмерев, прижалась к ней и закрыла глаза. Вот сейчас он меня найдет, увидит, что я за ним слежу... И что? Почему я так испугалась, что он мне сделает? Это же мой папа, я его любимица! А в ушах его слова несколько дней назад. И внезапно я понимаю, что он сейчас прячет за стенной обшивкой, что в этом свертке. Но почему он делает это тайком от родных в собственном доме? И я осторожно, стараясь не потревожить тишину нашего старого дома, возвращаюсь в свою комнату.

Мы снова сидим за столом друг напротив друга, наши руки соприкасаются. Киваю на лежащие между нами бумаги и усмехаюсь.

–  Ты вытащила их в ту же ночь?

Покачала головой.

–  Нет.

Прошло три дня, я ничем не выдала, что видела той ночью отца. Украдкой искала на его лице следы того, что он, быть может, заметил меня. Нет. Все было спокойно, как будто и не было злосчастного утра, когда я открыла ящик в его столе. Только на четвертый день я решилась. Дождалась, когда все заснут и в глухой послеполуночный час тихо прокралась в коридор. Я запомнила, какую доску отодвигал отец, она легко подалась, раздался тихий скрип, я замерла, прислушиваясь. Тихие шаги наверху? Я вздрогнула, если сейчас отец меня найдет здесь... То что? Что? Я у себя дома и вправе знать, что спрятал здесь мой отец, у него никогда не было от меня секретов! Через секунду я сдвигаю доску и достаю из-за нее что-то, завернутое в несколько слоев холста.

Роберта положила ладонь на бумаги, посмотрела мне в глаза.

–  Я нарушила запрет отца, но я чувствовала, что должна. Должна узнать... Слишком уж это было необычно и...

Она улыбнулась, слегка пожав плечами.

–  Я всегда была очень любопытной, милый.

Я ласково погладил ее по руке, лежащей на бумагах.

–  И ты прочла.

–  Да, Клайд. Эту ночь я никогда не забуду...

Джон Олден из Бостона. Он наш предок? Попыталась вспомнить рассказы родителей о нашем происхождении, о предках. Оказалось, что вспоминать особо нечего - все было просто и незамысловато, да и сами рассказы о тех временах скупы на подробности. Когда-то пришли сюда трапперы с востока, обосновались, так и пошли мы, Олдены. Потом, два поколения назад, один из прадедов построил эту ферму, мой отец ее унаследовал. Вот такая незатейливая история, и я никогда не задавала вопросов. Пока не открыла тот ящик и не нашла старую порыжевшую от времени кожаную папку, а в ней...

Так кто же он был, этот Джон Олден, бежавший из бостонской тюрьмы больше двухсот лет назад? От чего он бежал, что он совершил? И как вообще эти листки попали сюда? Кто эта Сара Филлипс? Как это узнать, кого спросить? И эти имена... Дети Сары и Джона. Роберта... Тайтус... Боже... Снова перечитала... Каштановые волосы... Глаза... Та Роберта очень похожа на меня. А ее брат... Мой отец носит то же имя. Что все это значит? Они - наши настоящие предки? От этих молчаливых листков вдруг повеяло чем-то холодным и грозным, неведомым. Нездешним. Может, отец был прав, когда запретил их трогать, был прав, когда спрятал их? Но уже поздно, я достала и прочла. И теперь не успокоюсь, пока не пойму все.

–  И что ты сделала, Берта?

–  Стала читать о Бостоне, о тех давних временах, то, что могла найти.

Я покачал головой.

–  Не пыталась кого-нибудь расспрашивать?

–  Некого было, к отцу не пойдешь, хотела как-то спросить учительницу в школе о Джоне Олдене из Бостона, но испугалась.

–  Почему?

–  Не знаю, Клайд. Подумала, а вдруг отцу скажет... Он что-то скрывает от меня, от всех. А я пойду расспрашивать... Нет, так было нельзя.

–  Как же ты сумела разобраться, Берт?

–  Магазин. Я проработала почти пять лет у мистера Эплмена, здесь, в Бильце.

–  И?

–  Там был небольшой книжный отдел, здесь у нас особо не читают, в основном все на церковные темы, сборники проповедей... А однажды... Откуда-то появилась небольшая книга, ''Пилигримы'' и старинная история Массачусетса''.

–  О ''Мэйфлауэре''?

–  Не только, Клайд.

Роберта помолчала несколько мгновений, послышался вздох, как будто она собиралась с духом. Тихо повторила.

–  Не только, любимый.

Я молча жду, понимая, что не надо ее подгонять или задавать какие-то вопросы, она все скажет сама и ей почему-то нелегко на это решиться.

–  Там было о нем, Клайд. Немного совсем, но я все поняла. И мне стало страшно...

Маленькая лампа тускло освещает раскрытую потёртую книжку, я ее самовольно взяла в магазине мистера Эплмена, завтра положу на место, он не заметит. Застывшим взглядом смотрю на изображение старинной гравюры, подпись - ''Старая тюрьма города Бостон'', под рисунком - список именитых заключённых. Джон Олден идёт под номером четыре. Внизу страницы - напечатанное мелким шрифтом примечание, краткое описание преступления. Номер четыре... И я с треском захлопываю книгу, тихо вскрикнув. Боже... Понимание озарило мозг ослепительной вспышкой, теперь мне все понятно. Эта папка... Страх и негодование отца... То, что он скрывает от меня, братьев, сестер, соседей... Наши настоящие предки и откуда в действительности пришла в эти места наша семья... Сара Филлипс... Роберта... Тайтус... И черный всадник, молча убивающий на пустынной ночной дороге... Мой предок. Джон Олден. Сын одного из Ста Тридцати Двух, один из самых уважаемых граждан того времени. И он же - Олден Проклятый. Олден из Салема.