Никто не протестовал, не возмущался перегрузкой детской психики. Может быть, этот ежегодный экзамен готовил нас к достойному восприятию экзаменов, которые каждому уготовила жизнь.

Но ведь не только школьная программа была заботой наших учителей. Думали и о физическом, патриотическом и духовном воспитании. Каких-либо возможностей для этого в школьной развалюхе не было, но стоило прослышать о том, что учительница немецкого языка Евгения Александровна Эберт будет проводить занятия по музыке, как к ней и полуразвалившемуся пианино выстроилась очередь девчонок и мальчишек. А сколько затаенных познаний о поэзии, о русской классике давали нам занятия в драматическом кружке у Варвары Павловны Гречишкиной! Героическую историю страны, не только в рамках школьной программы, мы усваивали от нашего директора Павла Дмитриевича Барабанова, прошедшего фронтовые дороги.

С моей супругой Людмилой Ивановной мы каждый год возвращаемся в родные пенаты, посещаем сельский погост, где покоятся родители, и низко кланяемся им и светлой памяти любимой учительницы по математике Антонины Ивановны Матюшиной. Стоя у этой могилы, мы добрые слова говорим всем вам, наши дорогие учителя – беззаветные труженики.

А по соседству, у могилы одноклассницы – Галины Константиновны Свиридовой, мы вспоминаем не только уважаемый труд её – пожизненного учителя новых поколений земляков, но и плеяду наших ушедших из жизни школьных товарищей, вместе с которыми мы познавали азы науки преодолевать, не сгибаясь и не предавая, каждую новую цель на жизненном пути.

В 1951 году я стал студентом Московского горного института. Он тогда носил имя И.В. Сталина, чем мы очень гордились. Дважды, маршируя перед Мавзолеем в рядах институтской колонны и распевая шахтерский марш: «Славься, шахтеров племя, славься, шахтерский труд! Мы обгоняем время – Сталин наш лучший друг…», я увидел его на трибуне живым. Не верилось, что наш Великий Сталин ростом был ниже своего окружения.

И, конечно, никто из нас не твердил, как заклинание: «Вот Он – источник наших бед!» Мы знали: «С Ним народ победил!»

В нашей студенческой семье не было изнеженных отпрысков. Все были равны: одни прошли дороги войны, другие познали страдания и нужду. Была у всех нас жажда знаний.

В те годы в Московском горном институте были сосредоточены ведущие ученые отрасли. С первых дней учебы нам давали не только глубокие знания по общим и специальным дисциплинам, но и внедрялось в сознание: стране нужно много угля, но только без крови.

Помню, в приемной ректора института, выдающегося ученого, ставшего впоследствии академиком Академии наук СССР, В.В. Ржевского на видном месте висела картина, на которой художник изобразил в забое обнаженного человека, на четвереньках тянущего корыто с углем. На шее у него был хомут, а между ног тянулась к корыту лямка. Так встарь из низкой лавы в откаточный штрек иногда спускали уголь. В шахтерской среде эта профессия называлась «мудотёр».

Не только этим, конечно, но нас повседневно убеждали в тяжести и опасности выбранной профессии. Студентам уже с начала обучения надо было два раза в год проходить практику на шахтах и угольных разрезах. Это были Подмосковье, Тульская, Челябинская области и, наконец, Кузбасс, ставший для меня впоследствии второй родиной. Я познавал профессии проходчика, электрослесаря, помощника машиниста экскаватора и гидромониторщика.

Последняя особенно запомнилась. И не только тем, что за два месяца я заработал громадные по тому времени деньги (осталось на житье в институте, и даже семье помог), но и тем, что только чудом остался в живых.

А было так. На угольном разрезе Краснобродский я тогда уже самостоятельно работал на месте гидромониторщика. На первый взгляд – ничего сложного: управляй стволом гидромонитора, не забывая, что перед тобой почти рядом, в 10 метрах, 15-метровая стена наносов, которую надо разрушить струей, вода которой унесет потом размельчённую породу в отвалы.

В одну из ночных смен, любуясь восходящим солнцем и неописуемой красотой окружающей природы, – а это отроги Горного Алтая, всем телом ощущал силу струи, бьющей из ствола (ей можно согнуть железнодорожный рельс). Пытался песней перекричать гул, похожий на раскаты грома, исходящий от мощных потоков воды и падающих с высоты пластов земли… И вдруг… я взлетаю к солнцу. Плюхнувшись в пульпу [3] , при этом лишь жесткими краями задетый пролетевшей надо мной струей, я какое-то время лежал в беспамятстве. Благо, сработала автоматика, и давление в мониторе спало, а ствол его лежал рядом со мной.

Выяснилось: крепление ствола из-за заводского дефекта обломилось, не выдержав давления, и меня, грудью упиравшегося в длинный рычаг управления (водило), как бейсбольной битой, подбросило ввысь. Благо, что это был не удар по телу, а бросок.

Я получил убедительный урок. Труд горняка не дает возможности расслабляться.

В студенческие годы я трижды приезжал в Кузбасс. На всю жизнь осталась в доброй памяти работа на Новосергеевском, Бачатском, Краснобродском угольных разрезах. Поэтому, когда после окончания института появилась возможность распределиться в Кемеровскую область, я не задумываясь выбрал её.

Как не вспомнить добрыми словами семью шахтеров шахты «Западная» и её угольного разреза, в которую с вниманием и заботой приняли меня. И хотя начальник шахты А.А. Бейкин всячески агитировал взять подземный участок, я попросился на место, которое уже освоил, – на угольный разрез. Так я стал горным мастером. Начал добывать уголь.

Эти годы отмечены бурным ростом экономической мощи Кузбасса. Во всех отраслях нужны были молодые, грамотные кадры. Хозяйственные и партийные органы, думаю, заметили мои способности и умение работать с людьми. Через год работы на шахте меня пригласил первый секретарь райкома партии А.С. Шаповалов.