— Да сдалась мне эта репутация! — выпалил Лестер, который от очередного ее высказывания пришел в еще больший восторг. Для скромной и стеснительной девицы приличного аристократического воспитания она была потрясающе прямолинейной и откровенной в высказываниях. Не удивительно, в таком случае, что его спор с плешивым поклонником королевской фамилии вызвал у мисс Гринмарк улыбку. И, выходит, Лестер в ней ни капли не ошибся. — Ради вас, мисс Гринмарк, я не только репутацией в местном обществе, и даже во всей Логрии, готов пожертвовать. Но и вещами, куда более значимыми для меня.

Лестер и впрямь был готов, еще когда похищать ее собрался: к тому, что история выплывет наружу не только в этом захолустье. И тогда, вероятно, семья будет вынуждена публично от него отречься, вычеркнуть из списка престолонаследия и лишить еще чего-нибудь, например, титула принца Аквилонского. И сделать обыкновенным герцогом, как кузены. И все это представлялось Лестеру сущей ерундой по сравнению с жизнью и здоровьем мисс Гринмарк.

— Скажете тоже, граф! — она фыркнула и тут же любопытно поинтересовалась: — А это у вас которое похищение? Выглядит довольно профессионально.

— А это комплимент или наоборот? — не менее любопытно поинтересовался Лестер, ощущая желания поцеловать ее немедля. И не только поцеловать! Все же тулуп и уличный холод несколько поумерили его пыл, так что он был романтичен и сдержан после похищения. Но когда она вела себя вот так, непосредственно и почти кокетливо, то немедля будила в нем желания совсем нецеломудренные. — Первое, по правде говоря, мисс Гринмарк. Раньше ни одна девица не вызывала у меня желания немедля ее похитить, — совершив это любовное признание, Лестер склонился ближе к ее лицу, глядя в глаза.

— Остальные сами к вам прибегали? А про меня вы побоялись, что не добегу? — снова очень ехидным тоном спросила она, и Лестер не мог не засмеяться тихо, качнув головой. Это была отличная шутка, в конце-то концов.

— Чувство юмора у вас тоже выше всяких похвал, мисс Гринмарк, — отвесил он ей очередной очень искренний комплимент, а потом ответил, вполне честно и откровенно: — От остальных я убегал. Вот, видите, уехал от них подальше из столицы, чтобы не догнали. А тут вы! И вас я бы сам с удовольствием догонял… — Ведь и впрямь, он сюда сбежал, прежде всего, от попыток семейства его женить. На барышнях, ни одна из которых и близко не вызывала у него тех чувств, что сейчас вызывала мисс Гринмарк. Тут он выразительно вздохнул и все же, не выдержав, коснулся губами ее губ — мягко и легко, чтобы не заледенели на морозе после поцелуя. Вот доедут до теплого дома — и тогда… о, тогда он с ней сделает очень много чего. От этой мысли у Лестера по спине и по рукам пробежали мурашки.

— Бедняжка! Загнали как дикого зверя на охоте в глушь лесную зализывать раны! Можно я не буду вам сочувствовать? Несмотря на ваши весьма печальные обстоятельства, — продолжила ерничать мисс Гринмарк, будто никакого поцелуя и не случилось, но лицо у нее все же сделалось испуганное.

Лестеру немедля захотелось ее успокоить и утешить, сказать, что ей нечего пугаться. Но вот это как раз уже была бы прямая ложь. Было ей, чего пугаться, и скоро он напугает ее еще сильнее… и он, видит небо, хотел бы все сделать иначе. Но у него не было времени. Время таяло, как снежинки на ее прелестных белых щечках. Слишком белых — свидетельство ее недуга. И у Лестера был выбор: либо напугать ее сейчас, либо смотреть, как она угасает от бледной сухотки в ближайшие месяцы, а то и недели. Лучше он напугает.

— Ну, чему же тут сочувствовать… — ответил он задумчиво, погруженный в эти переживания, которыми не мог поделиться с нею. — Я был вполне доволен своим одиночеством. А теперь еще сильнее доволен — что могу разделить его с вами, и оно перестанет быть таким уж одиночеством.

— Повезло вам, — тихо ответила она, а потом попросила: — Держите меня крепче, — и прислонилась к груди Лестера, положив голову ему на плечо.

— Эрика… Мисс Гринмарк?.. — от волнения Лестер ее даже по имени назвал. Наклонился к лицу снова, прижимая к себе крепче, как она просила. Только не с вожделением, а с беспокойством. Она не ответила, лежала, закрыв глаза, и снежинки падали на ресницы, не тая на них. Лестер напугался, наклонился ниже, потянулся к ней ощущениями, и только тогда услышал, что дыхание у нее ровное, почуял, что биение жизни теплится слабо, но ясно. И понял, что она просто спит. Бедняжка переутомилась, у нее от болезни было так мало сил. — Буду держать крепко и никуда не отпущу… Даже если начнешь обратного требовать. Никуда, — шепотом пообещал Лестер, устроил ее у себя в объятьях поудобнее и пустил коня быстрее.

В его поместье они были меньше, чем через час. То встретило их темнотой и тишиной: горели только два окошка на кухне и в людской. И кучер, дожидавшийся его возвращения, не сразу вышел на крыльцо с фонарем, чтобы забрать коня. Лестер уже снял Эрику с седла и нес к дому на руках.

— Меня не беспокоить. Только чаю подайте в малую гостиную. Если что-то еще понадобится, я сам позову, — бросил ему Лестер и вбежал на веранду, чтобы наконец оказаться вместе со своим сокровищем в тепле.

Эрика проснулась от тепла. Резкое изменение температуры напугало, и она открыла глаза, соображая, что с ней и где она. И не то, чтобы ее могло чем-то успокоить воспоминание о том, что ее похитили, скорее некое чувство уверенности дало понимание того, что она хотя бы знает: похищена графом и они уже прискакали в поместье Тендандс, очевидно. Разумеется, Эрике стало любопытно и она принялась оглядываться. По состоянию здоровья она давно не выезжала в гости и это было скучно. Зато теперь стало веселее.

Они были в небольшом, но вовсе не тесном холле, уютным, с зелеными обоями в бежевый орнамент, с лестницей темного дерева, уводящей наверх и красивыми ажурными дверями, с разноцветными витражными стеклышками. По последней моде интерьер — видно, переехав, молодой граф здесь все отремонтировал и переделал. Кое-где уже виднелись знаки приближающегося Нового года: зеркало украшали еловые лапки, перевитые алой лентой, и с лампы на потолке свисал круглый пучок остролиста.

— Как вы себя чувствуете, мисс Гринмарк? — немедля спросил граф, когда Эрика открыла глаза. Заботливый тон по-прежнему был при нем. А Эрика по-прежнему была по уши замотана в тулуп и плед. И так вот он ее к лестнице и понес, не раскутывая и не спуская с рук.