Шрифт:
– Кто такая… Алиса?
Она подошла настолько близко, что каждая капля падала на его светлые брюки и оставалась крупным растекающимся пятном. Ей очень было нужно увидеть его глаза. И как бы близко она не подходила, никогда не могла в глазах прочесть хотя бы намека на правду.
– Извини. Вырвалось. У меня работала как-то Алиса. Совсем ребенок еще. Второй курс.
При этом в глазах она увидела, впрочем, как и всегда, абсолютную уверенность. На деле, она знала – это не было правдой.
– Кто такая…?
– Да прекрати! Ты постоянно ищешь подвох там, где его нет!
Он сорвался на крик. И это обижало ее меньше всего. Хуже было, когда Он замолкал или совсем не отвечал на ее вопросы.
– Прости, Вероника. Я обещал не повышать голос.
– Ты часто забываешь о своих обещаниях.
Она убирала со стола молча, а глаза были абсолютно стеклянными. Только легкая влажная пелена напоминала о том, что две минуты назад произошел очередной скандал. И он повторится, обязательно. Может быть, даже сегодня. А может быть – через пять дней. Правда, пять дней гармонии еще никогда не случалось в этом доме.
– Ты ее любишь?
– Нет, не люблю. Голос предательски задрожал и это было слышно даже тому, кто никогда не умел отличить, где правда, а где – самая настоящая фальшь.
– Так почему Ты со мной?
К Веронике вернулось самообладание. Вернее, она никогда его не теряла. Никогда не переходила на истерику. Никогда не упрекала. Она была понимающей. Понимающей до тошноты. Но в каждом ее вопросе был укор и обвинение. Просто, она сама знала ответы на свои же вопросы, а хотела ошибиться хотя бы раз.
– Давай не будем. Зачем ты опять все портишь?
– Я не порчу. Просто хочу знать, почему?
– Ты понимаешь меня так, как не понимает никто.
– И все?
– Нет. Не все.
– А что еще?
– Вероника, я прошу тебя. Давай не…
– Давай «не» что? Давай не будем замечать, что ты не любишь меня? Это твое предложение, да?
– Вероника…
Он не знал, что сказать в ответ, и она не собиралась даже дожидаться ответа. Просто ушла. Просто с красными белками и очередной раной. Она говорила себе, что три месяца – это совсем маленький срок. Что, три месяца – это не тот срок, на котором уместно говорить о любви. И уже через несколько секунд она говорила себе обратное: «Вероника, любовь не придет туда, где место уже занято. А ведь у него именно так». Или: «Чего ты добиваешься, Вероника? Ты хочешь, чтобы тебя в очередной раз бросили?». И вот после этой мысли она заливалась слезами. Контролировать этот процесс не имело смысла, так как болело невыносимо. Ей не болело так даже тогда, когда она упала на расколотый кирпич в свои двенадцать лет. И после этого падения было несколько швов на голени, шрамы от которых будут сопровождать ее всю жизнь.
Глава VI
Утро в родном доме. На этой самой кровати спала маленькая девочка восьми лет. Она писала записки Святому Николаю и Деду Морозу. Да, в свои восемь лет, она в них верила, и даже больше, нежели в то, что в жизни все будет так, как только захочешь: настоящая и единственная любовь, белоснежное свадебное платье, длинная кружевная фата, собственная яхта, загородный дом и так, по мелочам.
Этой восьмилетней девочкой была я. Сколько лет прошло с тех пор? Двадцать. Много, мало? Сейчас, когда я лежала на этой кровати, казалось, что прошла целая жизнь. А с переездом в другую страну, началась новая. Только уже без веры в настоящую и единственную, белоснежное, кружевную и так….по мелочам.
Бабушка уже была на кухне и готовила завтрак. Обычно, эта кухня принадлежала только ей. Два года я прожила с бабушкой и дедушкой.
– Ба, ну еще пять минут! – кричала я, когда она будила меня в школу.
А на столе уже ожидал завтрак: мое любимое яйцо всмятку и овсяная каша с маслом. Я с удовольствием съедала все, что ты готовила на завтрак. Я любила твои завтраки, а когда возвращалась со школы – уже на первом этаже (а мы жилы на четвертом), слышала запах свежей выпечки. И никогда не ошибалась, что это – твоя выпечка.
– Доброе утро, – это звучало так нелепо именно в это утро, но я сказала эту фразу автоматически. Мы же многое делаем автоматически.
– Садись, – мама выглядела очень уставшей, а мешки под глазами напоминали о вчерашнем дне. Хотя, она плакала, кажется, не больше пяти минут назад.
– Спасибо, я не хочу пока есть. Ты спала?
– Да, кажется. Обратно…? – не успела договорить, я опередила ответом.
– Я побуду с тобой, сколько будет нужно. Не брала обратный.
– Если тебе нужно быть там – бери билет. Я справлюсь.
В маминой голове не было обиды или скрытой просьбы остаться. Она уверенно сказала: «я справлюсь», и сомневаться в том, что она и сейчас справиться, у меня не было ни единой причины. Она всегда справлялась. Даже тогда, когда хотелось завыть от боли.
– Нет, я побуду. Дней семь, а там посмотрю. Ты же помнишь, моя работа не привязана к месту.
– Не нужно видеться с ним. Я тебя очень прошу, – мама резко сменила тему разговора. Хотя, я знала, что она вспомнит его.
– Я не собираюсь с ним видеться, – отрезала я. Но, внутри все сжалось то ли от неуверенности в собственных словах, то ли от борьбы с собственными желаниями. Борьбы, заранее проигранной.