Шрифт:
Нравится ли? Да нет, это больше, чем нравится. Он вспомнил слово "драйв"; что оно означало, – он еще не знал, но, кажется, оно подходило лучше всего.
Когда концерт закончился, он, нетвердо держась на (настоящих!) ногах, прошел за кулисы… Люди; знакомые, и нет… Бритоголовая охрана. Чьи-то поздравления, восторги, прыжки, хлопанье по плечу, визг: "Ты – супер!". Он принимал все это вяло-снисходительно (а разве могло быть иначе? Разве он не больше сейчас всех этих людей; и в конце концов, – разве он не смертельно устал? Никакой вины, он имеет право… Это так… мельком пронеслось в голове.
Дальше будет пара скучноватых дней восстановления… Массажи, бассейн, свежевыжатый сок на подносе, и что-то покрепче – вечером; девочки… тоже будут. Все это приятные мелочи его жизни. А главное, – почти приступ панического страха, – на секундную заминку в памяти (видимо, присутствие чужеродного духа слегка замедлило работу мозга): О! послезавтра снова концерт… Выдох… Скоро… скоро опять это безумие; это выворачивание себя наизнанку; эти волны чужой энергетики, которые больше чем вино, чем секс; чем что-либо вообще. Это управление толпой… Ничто не имело смысла без этого чувства; можно пожертвовать всем, лишь бы снова и снова испытывать его.
Глава 2
Арсен
Мальчик сидел, забравшись с ногами на кровать, держась за холодную железную изогнутую спинку, и смотрел на дождь за окном. Опять он здесь. Мама уехала; быстро и нервно прижав его к груди на прощание, криво улыбнувшись, – она, как всегда, опаздывала на автобус, который привезет ее к поезду; а оттуда домой. Очень неудобно добираться до интерната, и обратно, – слишком уж отдаленный этот поселок. Зато интернат хороший. Насколько вообще может быть хорошим интернат, конечно.
Он знал, что это пройдет. Надо перетерпеть, и он втянется в школьный распорядок; ему снова станут интересны и друзья, и новые ребята, и занятия, и игрушки… Это сейчас он смотрит на дождь, и помнит мамино виновато – торопливое, жалостливое выражение при прощании… Голоса детей и воспитательницы слышатся как сквозь туман.
Это пройдет само, надо просто переждать; так было всегда… Но это уже нельзя не замечать:
– Арсен! Арсен! Арсений!
– громкость голоса Елены Дмитриевны нарастала, как звук приближающегося полицейского автомобиля с сиреной и мигалкой… Да, кстати, – где-то там папа в красивой форме; сейчас вот так едет на такой машине… помнит ли он, что обещал зайти в гости на каникулах, а не только к новому году? и подарить настоящий мобильный телефон, если Арсен будет хорошо учиться…
– Да что же это такое?! Ты не слышишь? Все давно идут на ужин! Как в прострации, честное слово!
Мальчик встал с кровати, посмотрел на воспитательницу без всякого выражения, вздохнул, и присоединился к идущим ужинать детям…
Иван, Влад и Костя были его друзьями. Или ему хотелось так думать. Мальчики учились в соседнем классе, и на переменах он убегал к ним играть. Играли в машинки, роботов; в войну; возились и дрались; задирали привычно визжащих девчонок. Девчонки, – и эти, и постарше, – тоже считались друзьями, хотя бы уже потому, что вместе им было веселей. Ира, Даша, Катя, Лена… Худенькие, стриженые, некрасивые, не слишком опрятные (а с чего бы им быть другими, в интернате?) Арсен не замечал их внешности, – важно ли ему это?
Девушки постарше делились на два вида: первые – полноватые, неуклюжие, медлительные и добродушные; напоминающие служанок и поварих из позапрошлого века, – этакие реликтовые, сохранившиеся лишь здесь, сказочные Аленушки; вторые – юные оторвы, несколько злобные; резкие, курящие и красящиеся; каким-то образом даже умудряющиеся модно выглядеть.
Общались в основном первые. У старших девушек под одеждой ясно вырисовывалась грудь; это интересовало Арсена. Не сильно, но все-таки, – любопытно было порой коснуться как бы невзначай; девчонки тогда смущались и отодвигались, либо отмахивались…
Собственный класс интереса почти не представлял. Высокий, взрослый (целых шестнадцать лет!) Олег, с застывшим выражением мыслителя; будто бы давший обет молчания, – в игры не вступал. Он развлекался ритмичным хождением взад-вперед, и собиранием паззлов в одиночку. За ним иногда нужно было приглядывать: отвести куда-то, помочь завязать шнурки, застегнуть джинсы; еще что-нибудь… Олег слушался.
Маленький капризный Паша; вечно хнычущий, чмокающий пухлыми красными губами и беспрестанно повторяющий "ма-ма". С круглыми щечками, и животом, который ему постоянно хотелось заполнить. Быстренько умяв свою порцию, Паша часто с жадностью поглядывал и на соседнюю, если сосед замешкался. Ему тоже, бывало, требовалась помощь. Пашу родители забирали домой каждый выходной, так как жили недалеко. Наряжали его в красивые, но такие неудобные костюмчики, что Паша каждый раз звал Арсена жестом, чтоб тот помог ему расстегнуть пиджак, брюки, ремень, и рубашку; снять галстучек, – перед сном или физкультурой.
Эти обязанности Арсену даже нравились. Он не размышлял о том, жалеет ли Олега с Пашей, – просто не думалось ему. Это было само собой разумеющимся: помогать тем, кто слабее. Отвечать за одноклассников; не пускать в кабинет чужих взрослых ребят, которые норовили стащить что-либо, пока нет взрослых; пропускать девчонок и учителей первыми в двери; помогать освоиться новичкам, – показать, что здесь где находится… Он будто бы всегда знал, что так надо; не помнил – откуда, и не задумывался об этом.