И, конечно, при Папе Бенедикте Шестнадцатом, он уже после моего католичества на престол взошел, но тем не менее, при Папе Бенедикте Шестнадцатом действительно наметился какой-то курс возвращения к традиции, к истокам. Но при Папе Иоанне Павле Втором, а, собственно говоря, мой период католичества совпал с его понтификатом, тоже были какие-то потуги к сохранению традиции, к утверждению традиции.

Но, как я тогда для себя вынес, как я это понял, даже этот уважительный реверанс к традиции совершался исключительно из модернистских побуждений. То есть, такой абсолютной всеядности. Что вот такие у нас «крокодилы» есть, ну вот, пусть они тоже будут. Ну, а что ж такого? Вот.

А так мы и на там-тамах побарабаним на мессе. Собственно говоря, я лично был этому свидетель в том же самом Непорочного Зачатия на мессе какой-то там местной африканской общины. Кружок сидел вокруг престола, и играл на там-тамах. «священнодействовал». Вот.

Просто вот эта всеядность, она меня еще больше покоробила. То есть, я не увидел в католичестве, в современном католичестве, действительно серьезного движения к традиции, как бы, в обратную сторону. И даже то движение, которое есть, оно принимается именно в силу модернистских воззрений, а вовсе не уважения подлинного к традиции как таковой.

И именно это я нашел в Православии. И именно это в Православии и по сию пору остается неизменным. Здесь не идет речь о каких-то частных или личных недостоинствах конкретных персонажей. Ни в католичестве, хотя там очень много своеобразных личностей, ни в Православии. То есть, здесь вообще нет персонализации. Это вопрос более глобальный, более широкий. И именно вопрос Церкви Христовой, по сути.

Вот то, что двадцать веков было нормально, почему-то вдруг у католичества современного оказалось ненормальным в двадцать первом веке. Вот. Это все нужно сломать, все нужно переделать. Мы сейчас будем все по-другому делать. Может быть, к нам тогда больше народу будет ходить. Вот.

Нет, я совершенно искренне считаю, что к Богу приходят одинокие, ищущие странники, а не пионерские отряды под патриотические песни…

Нужно отметить, что мы сейчас говорим про путь человека ко Христу. К Православию, в данном случае. И говоря про этот путь, не нужно ожидать, что с самого начала этого пути человек обладает всеми знаниями, всем пониманием. Я отлично понимаю, что действительно, самое начало моего церковного пути было весьма… эмоционально (смеется).

Многие решения я принимал под влиянием именно эмоций, а вовсе не разума, и вовсе не понимания как такового. Конечно, знания пришли немножечко позже. И естественно, сейчас уже, с той позиции, на которой я стою, уже могу оценивать те или иные какие-то свои метания душевные, и говорить, что это было незрело, а вот это было действительно правильным шагом.

Но тогда еще я это не мог для себя сформулировать. Я даже не обладал теми инструментами, с помощью которых можно было бы действительно оценивать, и правильные решения принимать в тех или иных ситуациях. Поэтому, конечно, тогда для меня вопрос Догматики не стоял как таковой. То есть, он был для меня каким-то фоном определенным, я о нем знал естественно. О филиокве и многих иных нюансах католичества я знал естественно, но принимал как данность. И не больше. Меня это не интересовало, чтобы в это глубоко вникать.

И уже, собственно говоря, перейдя в Православие, и начиная «раскапывать» вот эту традицию, которую я так люблю, которая мне так интересна, я с удовольствием начал погружаться в нее. По кирпичикам ее разбирать и дальше все углубляться в нее, уходить. Здесь, как раз-таки, конечно, да, уже встали вопросы догматического характера. И в них я тут уже, обладая большими знаниями и большим опытом, разобрался.

Действительно, сам для себя уже абсолютно однозначно отметил правильность Православия, православной точки зрения. Опять же, потому что оно неизменно зиждется на первых семи Вселенских Соборах, то, что оно зиждется на учениях святых отцов и самих Апостолов, апостольских мужей, и прочих святых отцов, которые были в первые тысячелетия, что у католиков сейчас, увы, отсутствует. То есть, оно как таковое, как данность, у них есть, но для них гораздо важнее то развитие, которое они получили уже в расколе, уже начиная со второго тысячелетия и далее».

«Я хочу на своем примере немножко рассказать. У меня уровень «мохнатого» атеизма был в школе, наверное, где-то лет до десяти. Но тоже не всегда. Меня крестили лет в семь, наверное, или в восемь, я уже не помню. В восемь, по-моему. Нам уже про Ленина рассказывали, про партию, но про религию мы ничего не знали.

Нас отвезли в другой город, потому что в нашем городе, я родом из Балашова Саратовской области, в Церкви заставляли паспорт показывать тех, кто приводил крестить детей. Была очень строгая слежка, и было преследование тех, кто ходит в Церковь. Внушения по партийной линии… ну, это вы все знаете.

И когда меня покрестили, я вот просто явственно помню вот это чувство чистоты, радости и благодати, которая меня посетила после крещения. Я вот это детское чувство явственно помню. Потом это все, конечно, забылось, потому что это было все неосознанно, никто это не подкрепил знаниями. Никто мне не рассказал о Боге, о Христе. Я ничего об этом не знал. Вот дали крестик: «Спаси и Сохрани!» Боженька. Кто Такой Боженька? А Он должен меня спасти и сохранить. Чувствую: да, радость на сердце, а что это, объяснить я не могу.