А затем наступила пустота…

Я пришла в себя через три дня. Как объяснили врачи, пережитый стресс вогнал меня в состояние комы. Сработала защитная функция организма, когда разрушение души грозило разрушению тела. Но даже после того, как я пришла в себя, врачи не решались отпускать меня домой, держа на успокоительных. Через некоторое время у меня начались проблемы со здоровьем: швы плохо заживали, то и дело поднималась температура; меня постоянно рвало…

Этот кошмар продолжался около месяца. Дети жили у Ким. Папа приходил каждый день. Мама и Тим прилетели из Далласа и сутками просиживали около моей постели. Марти Вуд, отец Майкла, за один день превратившийся в дряхлого старика, пришёл ко мне всего лишь раз, и то на пять минут: ни он, ни я больше бы и не выдержали…

На похоронах Майкла был весь город. Все любили и уважали моего мужа и в равной степени разделяли моё горе. Но я не могла разделить его ни с кем. Потому что моя боль была замешана на чувстве вины: многого я не дала Майку, многого не успела сказать, во многом не успела признаться, за многое не попросила прощения, во многом вела себя с ним не так, как он заслуживал.

Я не хоронила мужа, и это стало моим проклятием. Я ждала его каждый день, каждый час и каждую минуту. Всякий раз, просыпаясь, я испытывала облегчение от того, что этот кошмар закончился. Что это был всего лишь сон, и вот сейчас Майк зайдёт ко мне, поцелует и… Реальность наваливалась, прорываясь сквозь одурманенный лекарствами мозг. Сон смешивался с явью, и я снова плакала и кричала, кричала и плакала, пока не получала новую дозу успокоительного и обезболивающего.

Дома я оказалась через месяц: родители на двоих решили, что в родных стенах мне будет легче смириться с потерей. Но прошло ещё два, прежде чем я пришла в себя и забрала у Ким детей.

Макс не сказал мне ни слова. Со своей новорожденной дочерью я практически не была знакома. Мне пришлось спрашивать у подруги, что она любит, какие подгузники ей подходят и от чего у неё бывает аллергия. Чувство вины перед детьми, родными и друзьями, перед Майклом, поглотило меня. Вгоняя себя в ещё большую пропасть, я уцепилась за своих малышей, как за последнюю возможность остаться в рассудке. Ничто и никто больше меня не интересовал. Я стала одержима детьми, навсегда закрыв себя от всего, что их не касалось.

Я так же работала в нашем маленьком магазинчике. Тимоти Фордж не убрал имя Майкла со своей вывески, и я, как его наследница, получила в своё распоряжение половину автомастерской. Ничего не понимая и не разбираясь в этих делах, я всё отдала в руки Пола, который к тому моменту оправился от травм и занял место Майкла в управлении их предприятием.

Муж Ким, как только смог передвигаться, пришёл в наш дом и, упав на колени, начал просить у меня прощения. В случившемся вины Пола не было: за рулём сидел Майк, а у водителя грузовика, врезавшегося в их внедорожник, случился сердечный приступ. Майк не пытался увернуться, приняв весь удар на себя. Должен был сработать инстинкт самосохранения — нередко водители, уходя от удара, подставляют пассажиров. Но только не мой муж. Для него всё равно, кто сидел рядом — Пол, я, Макс или незнакомый человек, — он никогда бы не стал рисковать жизнью кого-либо другого, кроме себя. И, будучи умелым водителем — в чём я никогда не сомневалась, — Майк мгновенно просчитал все варианты и, не увидев другого выхода, подставил под удар себя.

— Прости меня, Ливи, прости.

Пол плакал, упав на пол и обняв мои ноги. Я гладила его по голове и не могла дышать от слёз.

— Ты ни в чём не виноват, не плачь, дорогой, — повторяла я на автомате.

— Нет, ты не понимаешь! Мы хотели поехать на моей машине, но она не завелась утром, и тогда пересели в машину Майка. — Мне стало страшно от тех слов, что он собирался произнести. — Я должен был быть там. Не Майк, я!

Я резко дёрнула его за волосы и, подняв голову, влепила пощёчину. Голова Пола дёрнулась, но он, казалось, был рад этому.

— Ты что такое говоришь? — заорала я на своего лучшего друга, глотая слёзы. — Что ты говоришь, твою мать?! Тогда не ты меня, а Майк сейчас успокаивал бы Ким! — Я кричала на него, высвобождая свои чувства. — Не смей этого говорить и не смей, чёрт побери, винить себя, дурак ты несчастный.

Разрыдавшись, я отвернулась от обезумевшего Пола.

Мы долго плакали вместе.

— Я всё сделаю для вас — для тебя и ребят, — ты только позволь мне помогать вам, ладно? Всегда. — Пол говорил быстро-быстро, почти захлёбываясь словами. — Всегда, когда тебе будет что-то нужно, ты приходи ко мне, ладно? Ты всегда приходи, ладно?

Его корявые слова, то, как он говорил, какой смысл в них вкладывал — всё это было искренне, по-настоящему.

— Я знаю, Пол. Знаю…

Я долго гладила его по голове, успокаивая. Он так и уснул у меня на диване, и я позвонила Ким, чтобы она не беспокоилась.

Я часто просила Пола о помощи, понимая, что из-за совершенно глупого чувства вины, ему это необходимо даже больше, чем мне. Но в глубине души я хотела разорвать его, избить, ещё больше покалечить, потому что та чёрная часть меня, которую я сама стыдилась, винила его в смерти Майкла. Так же, впрочем, как и себя. И всех окружающих. Прошло ещё немало времени, прежде чем я смирилась с горем и попыталась — всего лишь попыталась! — жить дальше.

— Ливи, так больше продолжаться не может. Неужели ты не видишь, что хоронишь себя!

Сандра, Ким и я сидели на моей кухне за бутылкой вина. Вернее, мы только что откупорили третью и точно не собирались на этом останавливаться.

Ким всегда была мне сестрой, а Сандра… Сандра с Беном переживали за меня и детей. Они поженились первыми из нашей компании, но бог до сих пор не дал им ребёнка. Ребята прошли огромное число медицинских тестов, сдали несметное число анализов, отдали хренову кучу баксов, но врачи лишь разводили руками — всё было в порядке. Оба абсолютно здоровы, но…