Описанный разговор происходил в один из зимних вечеров, в большой полутемной столовой дома Загорского, слабо освещаемого отблесками догорающего огня в камине.

Иван Панфилыч стоял около дверей, сложив за спину руки и хмуро понурив свою седую голову. Его собеседница, молоденькая девушка, почти ребенок, полулежала на кушетке, подвину-той к камину и нервно куталась в пуховый платок. На стене мерно тикали круглые старинные часы. В камине слабо потрескивали догорающие угли.

– Не подбавить ли дровец, барышня. На дворе мороз крепчает...
– нарушил тишину старый слуга.

– Как хочешь, Иван Панфилыч. Мне все равно!
– отозвалась девушка, занятая своими невеселыми мыслями.

– Дом от старой... Печи-то тепла не держут, вот оно и холодно к утру бывает... эхе, хе - бормотал старик, подбрасывая в камин дрова.

Через несколько минут яркое, веселое пламя озарило комнату и отразилось в темных замерзших окнах. При свете камина теперь можно было убедиться, что девушка, сидящая на ку-шетке, была не только молода, но и поразительно красива. Ее бледное матовое лицо, обрамленное волнистыми Темно-каштановыми волосами носило отпечаток чистой и доверчивой души, какой-то неизъяснимой грации. Прекрасные голубые глаза девушки, теперь затуманенные длинными шелковистыми ресницами, были грустны. Вся ее фигура, стройная и грациозная, дышала изящес-твом и теплой женственностью. Тот, кому было неизвестно ее прошлое, никогда бы не поверил, в то что она дочь прачки и родилась в темном сыром подвале. Между тем, это было так, и только роковое стечение обстоятельств вырвало эту девушку из родной ей, убогой обстановки подвала и перенесло сюда, под кровлю старого, аристократического дома...

Здесь мы должны напомнить нашим читателям о некоторых событиях, описанных ранее.

Сергею Николаевичу Загорскому, встретившему Таню (так зовут эту девушку) в номере у Шельмовича, куда она приходила вместе с Катей для переговоров о поступлении на службу к этому господину, бросилась в глаза редкая красота девушки. Он. Как наверное, помнят читатели, поставил перед Шельмовичем непременным условием, чтобы последний помог овладеть Таней.

Бедная девушка не подозревала, конечно, никаких дурных намерений со стороны Кати и с радостью согласилась поступить на место, предложенное ей Шельмовичем. Таким образом, коварный план мстительной экс-этуали, желавшей во что бы то ни стало, отделаться от своей предполагаемой соперницы, увенчался успехом, с некоторой, впрочем, разницей: Шельмович не увез Таню из Томска, а просто-напросто по дороге на вокзал, заехал к Загорскому, якобы по делу, предложил Тане зайти погреться и передал ее с рук на руки Загорскому. Молчаливые стены старого дома ревниво хранили свои тайны. Крепкие тяжелые двери были всегда заперты и преграждали путь пленнице. Ей пришлось покориться своей участи. Вскоре она привязалась всей своей молодой душой к красивому обаятельному Загорскому и стала свыкаться со своим новым положением. Вот уже третий месяц, как она живет у него, никуда не выходя, никого не видя, кроме Загорского, Панфилыча и какой-то старухи, приставленной к ней в качестве прислуги. Первое время Сергей Николаевич очень интересовался своей хорошенькой любовницей. Проводил с ней целые дни, учил играть на гитаре и, вообще, старался, чтобы Таня не скучала.

Затем, когда первый порыв страсти прошел, он начал начал мало-помалу изменять свое отношение к ней. Чаще не ночевал дома, исчезал на несколько суток - уезжал на охоту. Эти отлучки приводили Таню в отчаяние: она инстинктивно догадывалась, что любовь, в которой уверял ее Загорский, есть не более как минутное увлечение с его стороны. Тяготила ее также и тоска по матери, тем более, что Загорский запретил ей даже письма писать.

Единственной отрадой Тани, в отсутствие Загорского, было разговаривать со стариком Панфилычем. Угрюмый, необщительный на вид, старик, давно замкнувшийся в себя, в глубине души сочувствовал бедной девушке и, насколько мог, старался развлечь ее...

Но вернемся, однако, к настоящему делу...

– Словно пора бы и чай пить, - вновь нарушил тишину Панфилыч, самовар-то у Егоровны, поди, готов. Прикажете подавать, матушка-барыня.

Таня встрепенулась, выйдя из задумчивости.

– Не хочется мне чаю, - рано еще. Скажи мне лучше, Панфилыч, как это на медведей охотятся. Страшно ведь. А вдруг он задавит...

– Бог милостив, барышня, зачем такие мысли - сами себя попусту тревожите.

– Ах, Иван Панфилыч, у меня сердце болит, все беда какая-то чудится! Поскорее бы уж Сергей Николаевич приехал, - с грустным вздохом вырвалось у Тани.
– Знаешь, Панфилыч, - оживилась она через некоторое время, - я думаю у него отпроситься к маме сходить! Может быть, он отпустит.

Старик закашлялся.

– Оно, конечно... Следовало бы, потому родительница. А вы, барышня, уговорите барина-то, чтобы он не сумлевался... Не убегу, дескать!

Таня покачала головой.

– Куда уж мне убегать теперь!.. Зачем!..

9. В ГОСТЯХ У "ТЕТЕНЬКИ"

В квартире "тетеньки"-Орлихи, несмотря на поздний час и отсутствие "гостей", еще не спали...

В зале за круглым преддиванным столом шла игра в носки. Играли трое: низенький приземистый парень с толстым придурковатым лицом, с торчащими кверху вихрами огненно-рыжих волос, одетый в потертый пиджак, очевидно с чужого плеча, и гарусную рубаху навыпуск из-под жилетки, украшенной ярко начищенной медной цепочкой. Звали его Тихоном, но все обитатели двора, а также и "племянницы" в минуты раздражения, забывали его имя и величали Тишку - "губошлепом". Здесь, в этой квартире, он исполнял роль официанта и, вместе с тем, "вышибалы".

Партнерами его по игре были две девицы: высокая, красиво сложенная полька с довольно свежим лицом, недавно попавшая в число орлихиных "племянниц", и юркая шатенка Соня, с бойко очерченным профилем бледного от обильно наложенной пудры, мальчишески задорного лица.

Среди постоянных клиентов Орлихи Соня носила кличку "сорванца". Прозвище это, как нельзя лучше соответствовало ее живому веселому характеру и гибкой грациозной фигуре, полной огня и движения.

– Ну, сдавай, Тиша... Опять тебя по носу шлепать будем!
– весело вскрикнула Соня, собирая старые засаленные карты.

– Вы, девки, никак мухлюете, - пробубнил угрюмо Тихон, сопя носом...

В этот вечер он проиграл подряд десять партий.

– Эко - выкхал, парень-то! Мухлюете! Новое дело!
– горячо запротестовала Соня.
– Сдавай, сдавай - нечего лясы точить.

– Да ладно, поспеешь на тот свет, там кабаков нет!
– спокойно отозвался Тихон, тасуя карты.

– Накося - вини козыри!

Игра продолжалась.

– О-хо-хо, что-то меня в сон клонит, - сладко позевнула Соня.

Тихон мельком взглянул в стенные часы.