Дав клятву, Гедает-хан и не думал ее исполнять, а по-прежнему притеснял наше купечество разными поборами. Он выказывал расположение, только когда находился в опасности, но едва страх проходил, хан принимался за прежние проделки.

Понимая, что рано или поздно будет наказан за свое коварство или русскими, или враждебными ему соседними владыками, Гедает-хан принял меры к обороне своих владений. Он укрепил Энзели с суши, возвел каменную стену со стороны Талышей и, наконец, построил батарею со стороны Мазендерана верстах в десяти от города [255] . Нарушая договоры, он завел на Каспийском море собственные полувоенные суда, продолжал притеснять наше купечество поборами, накладывал новые пошлины и грабил товары с разбившихся судов [256] . На протест нашего консула угрожал ему арестом. Хотя русское правительство неоднократно требовало строгого исполнения договоров, Гедает-хан не обращал на наши заявления никакого внимания.

Его примеру следовали ханы Дербентский и Бакинский. Пользуясь смутой в Персии, они стали считать себя независимыми и не признавали заключенных ранее договоров. Наша торговля с Персией с каждым годом приходила в больший упадок, а беспорядки в Персии и борьба за престол казались бесконечными, ибо союз и дружба в Персии непродолжительны, переменчивы и скоропреходящи: сегодня союзник, завтра непримиримый враг, а послезавтра опять союзник. Все эти перемены происходили из самых ничтожных вещей, из-за малейших материальных выгод, и казалось, что Персия сама собой не в состоянии успокоиться.

Желая оказать содействие прекращению междоусобной вражды, хотя бы только между ближайшими к нам азербайджанскими ханами, генерал-поручик Потемкин решил воспользоваться страхом, который внушало им приближение русских войск к их границам. Под видом письма к находившемуся тогда в Грузии доктору Рейнегсу [257] П.С. Потемкин отправил ему прокламацию ко всем азербайджанским ханам на персидском языке с поручением распространить ее в персидских провинциях.

«Ее императорское величество, – писал Потемкин [258] , – удостоя поставить меня начальником Моздокской линии и победоносных ее войск, расположенных как на линии, так и в Астраханской губернии, по берегам рек Волги и Дона, препоручить мне соизволила наблюдать спокойствие не только границ ее империи, но стараться о мирном и безмятежном пребывании соседственных владетелей. К оскорблению моему, извещаюсь я, что персидские разных областей ханы, имея всегда междоусобие, взаимно друг друга раздирая, умножают время от времени вкоренившуюся от зависти вражду, и каждый тщится на погибели другого основать состояние свое, которое тем более зыблемо, что каждый себе имеет равного завистника. Между тем Персия, плавая в крови, на место благодатной земли, представляет позорище, мертвыми трупами покрытое: земледелие кинуто, плодоносные поля остались опустошенными, богатство городов расхищено, купечество ограблено, истреблено, и избежавшие от злости и мщения граждане и земледельцы обливают слезами землю, которая прежде процветала, не имея и надежды, чтобы луч благоденствия воссиял над ними. Такое состояние приводит в содрогание человечество; а наипаче я, видя все сие просходящим в соседственных азербайджанских областях, где усугубляемое зло пресекло всякое сообщение коммерции, и находя, что чрез оное и подданные всеавгустейшей самодержицы нашей терпят многие разорения, сим даю вам знать, чтоб вы, находясь поблизости к тем местам, внушили азербайджанским владельцам, дабы они восстановили между собою спокойство, пребывали в тишине и, вкушая плоды благословенного мира, довольствовались каждый своим достоянием. Изъявите им, что пребывающие в покое и тишине найдут в России и благонадежное соседство, и твердое покровительство. Небезызвестно им, сколь страшно подвергнуть себя мщению российского оружия, повсюду грозного, повсюду непобедимого».

Ни увещевания, ни угрозы не действовали на персидских ханов, и какие бы меры ни принимало русское правительство для обеспечения своей торговли, оно видело, что все усилия будут напрасны до тех пор, пока в Персии не утвердится спокойствие и единовластие. Вопрос о торговле тесно связывался с вопросом о единовластии и прочном правлении, а потому нашему правительству не оставалось ничего другого, кроме как поддержать сильнейшего из ханов и содействовать упрочению его власти.

В начале 1784 года наиболее сильным правителем в Персии был Али-Мурат-хан Исхафанский. Подчинив большую часть Персии, Али-Мурат-хан имел только одного соперника в лице Ага-Магомет-хана Астрабадского, который в то время не мог считаться опасным противником. Дела его были столь неудовлетворительны, что многие города сами собой отлагались от власти Ага-Магомет-хана и добровольно предавали себя под власть Али-Мурат-хана [259] .

Последний считал себя настолько сильным, что не довольствовался уже званием векиля или наместника, но хотел провозгласить себя шахом всей Персии и утвердить престол за своим потомством. Хотя Али-Мурат-хан владел уже большей частью Персии и столицей прежних шахов из дома Софиев, хотя он вершил суд и расправу в шахском диване и несколько раз садился на шахское место, хотя, наконец, он мог располагать огромным богатством, собранным при помощи грабежа, и ежедневно получал новые подарки от покорившихся ему ханов, но он все-таки не считал своего положения достаточно прочным. Али-Мурат видел, что повиновение его подвластных вынужденное, притворное, и сознавал, что быть истинным шахом он может только при содействии и признании его в этом достоинстве русской императрицей. Только она могла дать ему шахское достоинство, усмирить и ослабить своим влиянием врагов и не допустить постороннего вмешательства во внутренние дела Персии. Али-Мурат искал случая сблизиться с Россией, в интересах которой также было восстановить единоначалие в Персии. Вот почему хан с особенным удовольствием узнал, что 20 января в Исхафан прибыл армянин Яков Токатлов с письмом от генерал-поручика Потемкина, не заключавшим, впрочем, в себе ничего важного. Потемкин уведомлял Али-Мурат-хана [260] , что ему поручено начальство над войсками и пограничными землями на всем протяжении нашей границы с Персией и что он считает своим долгом войти в дружественные отношения со всеми соседними владыками и «наипаче с обладателем Исхафана». Горя желанием узнать содержание письма, Али-Мурат в тот же день прислал за ним своего визиря, который объявил посланному, что завтра утром он будет призван во дворец для свидания с ханом.

Чтобы придать как можно большее значение прибытию русского посланного, Али-Мурат устроил ему парадную встречу. Он прислал за Токатловым двенадцать чиновников и лошадь с серебряным убором. По пути к дворцу были расставлены войска, и, хотя число их было весьма значительно, Токатлов заметил, что вооружены они довольно плохо: большая часть имела только сабли, часть была с дротиками, секирами и лишь небольшое число с ружьями.

Во дворце посланный был принят также с большими почестями. Поздравив его с благополучным приездом, Али-Мурат приказал секретарю прочесть вслух письмо Потемкина. По окончании чтения хан сказал Токатлову, что давно расположен к России и сожалеет, что до сих пор не имел случая выказать свою преданность императрице. «Ныне настает благость, – говорил он, – и я благодарю Бога, что удостоился получить письмо. Я заявляю гласно, что желал бы продолжать мою дружбу и почел бы себя счастливым, если бы двор Российский отправил сюда нарочного резидента, которого я готов бы был содержать и снабжать довольным жалованьем. Я бы отправил тогда точно на таком же основании и своего резидента в Россию».

Али-Мурат-хану очень хотелось иметь при своем дворе представителя России, присылка которого значительно продвинула бы его на пути к шахскому достоинству. Чтобы достичь заветной цели, владыка Исхафана и большей части Персии не скупился на обещания. Если государыне угодно, говорил он посланному, получить от меня области или города под свою протекцию, то я, по милости Божией, имею власть и силу разделить всю Персию пополам и передать часть в ее владение. Зная, однако же, что государыня сама имеет достаточно городов и прочих мест, я не думаю, чтобы она желала уступки областей, но я давно ищу и намерен продолжать дружбу, да и до сего времени мы, кроме доброжелательства, никаких дурных дел с Россией не имеем. Что касается коммерции, то, как в прежние времена мы не собирали никаких пошлин или денег, так и ныне я уничтожаю оные, желая, чтобы русское купечество въезжало к нам беспрестанно. Я не премину оказывать ему помощь и покровительство, тем более что хочу удостоиться получить от двора ее императорского величества посланника и отправить своего со всеусердием и искренним сердцем.

Уполномоченный доставить только письмо Потемкина, Токатлов мог лишь выслушать Али-Мурат-хана и сказать, что доложит об этом своему начальству. Получив в подарок платье, деньги и лошадь с убором, Токатлов перед отъездом был вторично позван во дворец, причем ему было приказано одеться в подаренное ханом парчовое платье. Али-Мурат принял его ласково, снова высказал свою преданность России и, горя нетерпением установить отношения с нашим правительством, объявил, что отправляет вместе с ним своего доверенного, Магомет-хана, с письмом к генералу Потемкину [261] .