– Подождем минут пять, Вася, у нас полтора часа в запасе.

– Вы посидите, а я вымоюсь и накочегарю баню.

Валя дала Василию новое белье.

– Бери, не стесняйся. Ты его дарил моему мужу, но его уже нет, некому его будет носить.

– Может ошибка это, ты не горюй, не унывай, жди его. Окончится война, я приеду к тебе за этими картинами, а ты мне их сохрани.

– У нас есть старушка-одиночка, у нее все сыновья погибли на фронте, она из Петербурга. Если придет к тебе, оставь ее у себя.

Василий положил на стол оставшиеся деньги.

Купи продуктов и одежды, деньги не держи.

– То же самое мне сказал и дядя Леня.

– Ты его давно видела?

– В один день вместе с тобой.

Гости сели за стол. Всем было жарко после бани. Пот стекал со лба ручьем. Вернувшись из бани, хозяйка налила чаю и через несколько минут всем стало легче. Остынув, красноармейцы оделись и заспешили домой.

Кожанка была такая же, какую носил Василий, только тяжелее, внутри меховая и ватная прокладки. Перед уходом гостей Валя не выдержала и заплакала, за ней и дети. Успокоив хозяйку дома и ее детей, они вышли на улицу. По просьбе Василия Валя их не провожала.

Остановили повозку, ехавшую вслед за ними, попросили хозяина подвезти их к дому губернатора.

Василий, вернувшись от Вали, спешил известить Украинского, что он вернулся. Перед входом в дом стояли, курили оба.

– Ну как дела? Уладил все?

– Все, товарищ командир.

– Ты уверен, Василий, что она их сохранит?

– Обещала, если даже и продаст масляные картины, они долго будут украшать дом хозяина. А если останусь жив и вернусь сюда, постараюсь их собрать.

Украинский весело смеется и смотрит на Ковалевского.

– Вот за спасение твоих картин благодари Петра, это он упросил спасти картины для истории будущей России. Сделаешь когда-нибудь выставку своих картин под названием «Умирающая монархия и возрожденная Россия советов».

– Спасибо вам обоим, но я рисовал их от души самой царевне и ее семье.

Петро засмеялся, подошел к Василию и пожал ему руку.

– Десять лет я рисовал на каторге, здесь, около Тобольска. У всех надзирателей нашей каменоломни имеются картины, нарисованные мною. Умение хорошо рисовать спасло мне жизнь. Я мало был на добыче камня, валке леса. Больше рисовал. Вышел из каторги на свободу здоровым, как бык. Только вот шальная пуля меня подвела, не могу рисовать.

– Только любовь к прекрасному вам вернет умение рисовать.

– Стараюсь рисовать часа два в день. Пальцы начинают слушаться. Использую твой совет. Все сразу не делается, нужно терпение. Сколько будет заживать моя рука, может год, а может два.

– Я читал книгу об английском художнике, у него была проколота рука, как у тебя и на том же месте. Пять лет упорного труда, и он сумел когда-то умирающей рукой создать мировые картины.

Приедем в Петербург, зайдем к профессору, я попрошу эту книгу у профессора, и вы ее прочитаете.

– Доживем ли, Вася. Назревает мировая революция, а мы ее буревестники, – читал Горького? – должны ее защищать.

– Не слышал. Кто он?

– Отсталый ты человек в искусстве и науке, Вася, и как тебя царская семья такого безграмотного приютила. Наверно влюбилась в тебя царевна Мария. По внешнему виду не видать. Не краснеет, не бледнеет, когда тебя видит, но уважает. Очень вежлива к тебе, добром и лаской тебя не обходит и другие тоже.

Василий покраснел от слов Ковалевского, но Украинский перебил разговор Петра и сказал:

– Мы долго вдвоем наблюдали, как ты себя ведешь в царской семье, как они к тебе относятся и пришли к выводу, что-то неуловимое нами, незнание твоей жизни не дает нам разгадать тайну, которой ты владеешь.

– Эту тайну знает профессор и его жена. Вернемся в Петербург, пойдем к профессору, он вас и посвятит во все тайны моей жизни. Он меня определил в Царское село, ему эту тайну и знать.

– Дай бог, Вася, чтоб твои слова сбылись. Мы с тобой находимся не в Петербурге и не перед домом профессора, а на краю русской земли. Сюда царь ссылал своих сыновей, да люд беглый сюда селился. Вот где мы живем.

Пришла повариха, пригласила на чай. Подала на стол ореховый торт, сметаны, жареного мяса и бутылку самогона.

– Это за упокой души моего младшего.

Ковалевский берет бутылку, разливает: – Ну, еще по одной. Вы что, мать, не выпьете?

– Да! Я сейчас принесу стакан.

– Принесите заодно и письмо, где пишут, что ваш сын погиб.

– Возьмите, пожалуйста, – повариха подает ему письмо.

Ковалевский вынимает из бокового кармана такое же самое письмо. Смотрит на адрес, сверяет дату на штампе конверта и разворачивает его.