Но напрасно: кровь детей Гернеке, а позже и Ковентри – на их руках, и никакой демагогией им в веках ее не смыть. Английской разведке, сумевшей расшифровать код немцев с помощью особой машины (это была заслуга будущего создателя информатики К. Шеннона), был известен день массированной бомбардировки Ковентри. Но, дабы не вызвать подозрения немецких служб относительно того, что их шифр раскрыт, британские власти ничего не предприняли ни в отношении усиления противовоздушной обороны города, ни для предупреждения его жителей и их эвакуации. Ради того, чтобы немцы не изменили код, хотя вероятность этого была лишь предположительной, они обрекли на смерть собственных сограждан, тысячи женщин, детей и стариков. И после этого эти ханжи и лицемеры кого-то поучают и морализируют! И, господа, вы напрасно будете становиться в позу оскорбленной невинности, если вам скажут, что капли крови детей Ленинграда есть и на ваших руках. Может быть, вы-то и запамятовали: много крови пролито, всю не упомнишь, а мы помним, потому что это – наша кровь.

Ленинград душил голодом не один маршал Лееб, но и другой, с Карельского перешейка, ваш выкормыш с семнадцатого года, бывший царский полковник, в сороковых уже «маршал» – Маннергейм. Он воевал теперь на стороне Германии, под Ленинградом, блокировал с севера Ладожское озеро, нападая на суда нашей Ладожской флотилии, помогая люфтваффе топить ленинградских детей и стариков. А что же вы? А вы сугубо из антисоветских соображений, предавая и нас, и собственных солдат, поддерживали (почти до конца войны) с Финляндией дипломатические и торговые отношения, укрепляя тем самым нашего врага. И именно ваш протеже Маннергейм, как уже отмечалось выше, поддержал кровожадные замыслы Гитлера в отношении Ленинграда, заявив ему, что Финляндия не заинтересована в существовании у ее границ этого города. Так что, высокородные джентльмены, в море крови, пролитой фашистскими изуверами, имеются и ваши ручейки. Не потому ли вы так упорно замалчиваете преступление немцев против Ленинграда, сваливая вину с преступников на жертву? Кстати, наша «нерешительность» в отношении необходимости окончательном сокрушения финского милитаризма (она нам дорого обошлась) в значительной мере объяснялась «субъективным фактором». Им было то, что жена Рузвельта была финкой, имеющей в Финляндии родственников. Она, естественно, влияла на мужа, и тот всячески поддерживал финнов, так что США объявили им войну только в 44-м году, когда поражение Гитлера и его союзников стало очевидным. Между тем, даже Англия сделала это в конце 41-го года. Да и сам факт непризнания США вхождения Прибалтийских республик в состав СССР, где была «чухонская» Эстония, также в немалой степени объяснялся этим «субъективным» фактором.

Наглая фальсификация истории войны (и не только войны) в политических интересах очевидна, но есть и другая, тоже очень важная причина искажения правды – непонимание сути происходящих событий из-за различия шкалы ценностей, различия самих этих ценностей, иного понимания целей и характера войны. Для нас война была не на жизнь, а на смерть, вопрос стоял о выживании России и связанных с ней наций, сохранения их государственности, возможности достойного существования. Поразительно, но факт: значительная часть нынешнего поколения нашей молодежи (но не только молодежи) не понимает причин ожесточенного сопротивления нашего народа немецким оккупантам. В печати даже возник эдакий невинный спор между мэтрами журналистики по поводу того, надо ли было нам выигрывать Вторую мировую войну или лучше было сразу сдаться. Так, М. Соколов в журнале «Октябрь» (№ 4 за 1992 г.) очень витиевато, но все же достаточно определенно утверждает, что полезнее было сдаться, поскольку, дескать, Вторую мировую мы выиграли, зато третью, теперь уже американцам и все тем же немцам, проиграли, так что зря тогда суетились. Проиграли – и слава богу. Раньше бы надо. Другой журналист и писатель Л. Аннинский его эдак нежно журит в том же журнале (№ 7 за тот же год): «Максим, ты не прав!». Аннинский отвечает приятелю, восхищаясь ловкостью его словесной эквилибристики, призванной прикрыть политическую непристойность. «Я искренне улыбнулся остроумию этого соколовского хода, как и остроумию всей конструкции. Обычно об этом говорят проще (в основном молодые люди говорят, войны не помнящие): какого черта мы взяли Берлин? Надо было сдаться, и жили бы сейчас как в Западной Германии!» Аннинского, в свою очередь столь же ласково журит другой их коллега И. Фрадкин, дескать, тот не совсем правильно понял Соколова, но признает, что им правильно услышан «голос улицы».

Что же нас ждало, если бы мы сдались. Конечно, голос уличной шпаны, как и шпаны журналистской, – еще не глас народа, но возникает вопрос, кто внушил «улице» эти мысли? Но тут уже не мешало бы господам журналистам вспомнить классику: «Чем кумушек считать трудиться…». Ведь сам Фрадкин (младший), казалось бы, делая полезное дело – участвуя в издании на русском языке «Застольных разговоров Гитлера», где из первых рук мы получаем вполне определенный ответ на вопрос «Что было бы, если бы мы сдались?» – предпослал книге Генри Пикара, записавшего разговоры своего обожаемого фюрера, статью со столь антисоветской злобой, отождествляя Гитлера со Сталиным, советский строй с нацистским режимом, что вопрос о том, где источник «голосов улицы», становится совершенно понятен. Он – результат антисоветской и антикоммунистической истерии, развязанной самими партократами, которые билетом члена компартии скрывали подлое нутро, и продажными журналистами, вчера еще певшими режиму этих хамелеонов «Алилуйя». Действительно, если советский строй был настолько мерзостен, что его можно сравнить разве что с фашистским режимом, то за что же воевали? Ведь наш народ не забыл, а если забыл, то ему стоит напомнить, что идею о том, что было бы лучше, если бы в той войне немцы победили, высказал также отнюдь не юнец какой-нибудь, а сам отец русской демократии, особа, приближенная и к Хрущеву, и к Брежневу, – родной отец водородной бомбы, академик Сахаров. Неужто он не знал, чем грозила нам победа гитлеровской Германии? Конечно, знал. Но, видимо, нереализованные политические амбиции и полемическая запальчивость не всегда находятся в согласии со здравым смыслом и элементарной совестью.

Впрочем, застольные разговоры Гитлера, опубликованные в Германии еще в 1951 году, все ставят на свои места, дают ответы на вопросы, которые западным политикам и нашим «демократам» кажутся неразрешимыми, и потому они делают вид, что их нет. Например, почему Гитлер, не сокрушив окончательно ни Францию, ни Англию, двинулся на восток? Почему русских он упорно считал не арийцами, хотя с какой стороны ни брать их происхождение (славянское или кельтское), русские являются арийцами. Почему такие различные во всех отношениях люди как Гитлер и Черчилль, поносившие друг друга последними словами, одинаково восхваляли Сталина и даже называли его гением? Почему в 1916 году русский солдат отказался воевать за Россию царскую и за Россию «демократическую», а за Россию Сталина готов был живот положить?

На эти и многие другие вопросы Гитлер отвечает сам, и ему в данном случае можно верить, поскольку он здесь, в своем кругу был достаточно откровенен, и его рассуждения не предназначались для оглашения. Так что же уготовил этот ариец с примесью семитской крови нам – «недочеловекам»? Исходные принципы политики «тысячелетнего рейха» по отношению к побежденной России Гитлер на совещании 6 июля 1941 года в «Волчьем логове» определил так: «…Этот гигантский пирог необходимо разделить наиболее сподручным образом для того, чтобы мы могли, во-первых, им владеть, во-вторых, им управлять, в-третьих, его эксплуатировать». В дальнейших беседах со своими сотрапезниками фюрер постепенно уточнял детали, конкретизировал принципы «эксплуатации». Для управления «оказавшимся под нашей властью целым континентом необходимы надсмотрщики со специфическими для восточных областей качествами». Будет выведена новая порода людей, истинных повелителей по своей натуре, которых, конечно же, никак нельзя будет задействовать на Западе: «вице-королей», которые будут «свободно обращаться с пистолетом» (Застольные разговоры… с. 28–29).

Весь европейский Восток от Польши до Урала по «перспективным» планам Гитлера должен быть онемечен, по возможности путем заселения этих земель немцами. На неудобных болотистых местах русского Севера останутся местные жители, но они должны забыть свой язык, свою культуру настолько, чтобы только понимать немецкую речь и прочитать на немецком языке приказы гаулейтеров, начальников округов. Гиммлер в «меморандуме» так определил характер обращения с «инородцами» на Востоке: «Для не немецкого населения Востока не должно быть выше, чем четырехклассная народная школа. В этой народной школе должны учить лишь простому счету до пятисот, написанию своего имени и тому, что господь бог требует слушаться немцев… Никаких других школ на Востоке не должно быть» (там же, с. 98). «Самое лучшее было бы, – разглагольствует фюрер позже в бункере, – если бы люди освоили там язык жестов. По радио для общины передавали бы то, что ей полезно: музыку в неограниченном количестве. Только к умственной работе их приучать не следует. Никаких печатных изданий. Кто-нибудь видел, чтобы европейская культура там дала достойные плоды? Возник духовный анархизм!» (там же, с. 96).

Чтобы ликвидировать двуязычие, т. е. полностью онемечить население восточных провинций рейха, Гитлер предлагает поучиться этому у своих соседей – французов. «Тут можно многому научиться на примере того, как действовали французы в Эльзасе. Невзирая на страдания живших там людей, они жестоко истребили все следы германского влияния и принялись планомерно заселять эти земли французами и насаждать здесь французскую культуру. Если действовать так же, беспощадно покончить с двуязычием и, переселив представителей тех народностей, которые не могут быть онемечены…. то, благодаря такому радикальному шагу, все станет на свои места». А куда же «переселить» эти бестолковые народности, если вся Восточная Европа вплоть до Урала будет заселена немцами и «фольксдойчами», т. е. онемеченными инородцами? Только в могилу или крематорий, что прямо и говорится в плане «Ост», рассуждениях Гиммлера и самого Гитлера.