– Где собака? – как будто собрался гончую натаскивать.

– У врат, которые вы миновали, - я кивнул Гипносу. – Тебя проводят.

Геракл еще поблагодарил, смерил взглядом Гипноса, как бы припоминая что-то («я – брат», – торопливо вставил бог сна) и той же ровной походкой потопал на выход.

– Медовые лепешки ты ему не приказал оставить, царь мой, – заметила Персефона.

Я кивнул.

– Потому что у него их нет.

Застонал Гермес, глядя на оружие, которое ему поручено было оберегать.

– Вот знал же, что что-то забуду!

Почти сразу же поднялась Геката: наверняка не могла пропустить такое зрелище. За ней убыла вся ее свита, потом Онир с Морфеем, Ахерон с женой…

Остальные держались напряженно и ловили каждый звук в воздухе.

Ждать пришлось недолго: Гипнос провожал на славу.

Жуткий вой взрезал тьму моего мира, заставил пригнуться асфодели и затрепетать – тени. Вой перешел в почти такое же громкое рычание, а за рычаньем вслед катился бас, который, наверное, расслышали только я да еще жена:

– Кусаться, зар-раза?!

Потом клацнули челюсти, гавкнуло, бухнуло – явно спиной в скалу – и бас мощно заругался с фиванским акцентом, а остатки свиты кинулись на выход с намерением – не пропустить…

Гермес сощурился, ловя то, что для меня было полными звуками, а для него – отдаленным эхом…

– Нет, п-постой… – шипел голос сына Громовержца у моих врат. – Я т-тебе… огнем? Порву пасть… пасти! Ах ты… ну, я сейчас…

Психопомп сгреб палицу, меч и лук и рванул к алмазным вратам, бормоча, что такого не увидеть – это… это…

Персефона замерла на троне, барабаня пальцами по искусно сделанному в форме головы пса подлокотнику.

– Ты не пойдешь смотреть?

А это совместимо с достоинством Владыки умерших? Который успел повидать Титаномахию, Тифона, гнев в глазах Зевса и утробу собственного отца? Смотреть, как какой-то полубог пытается голыми руками побороть порождение Тифона и Ехидны…

Порождение Тифона и Ехидны взвыло так, что бронза тронного зала откликнулась укоризненным гулом.

– А я обещал… что прищемлю… - удовлетворенно выдохнул голос Геракла. – Куда?! Стой, с-с-скотина!

– Ви-и-и-ии! – звук был каким угодно, но уж точно не собачьим.

Я сдался и поднял шлем, предлагая жене руку.

Мы почти успели.

Перед вратами на алмазных столпах витал дух восторга, смешанного с легким непониманием. Еще там витало дыхание – шумное, переходящее временами в сипение или хрип. Геракл и Цербер завязались в узел, образовав какой-то новый, не виданный моим миром вид чудовища, и теперь пялились друг на друга: четыре глаза против двух. Левая голова моего стража валялась без сознания. Дракон на хвосте, откашливая языки дыма, пытался вцепиться герою в ляжку, но как-то без запала – запал был основательно отбит…

Борода у Геракла слегка обгорела, а на львиной шкуре выделялись отметины мощных челюстей – кожа покойного брата оказалась Церберу не по зубам.

Одна львиная лапа еще и сейчас находилась в глотке у пса.

– Буф, –отрывисто и полузадушенно раздалось из свободной пасти.

– Сам такой, – отозвался герой, охаживая пса по голове кулаком. Взбугрились мышцы под львиной шкурой: он просто его душил, оказывается! Навалился, сдавил, сколько мог – и душил!

Средняя голова, не дожевав львиную лапу, упала рядом с левой, колени Цербера подогнулись… Какое-то время Алкид пытался выпутаться из узла их тел.

– Вроде как сделано, – сказал он и уселся на Цербера, вытирая потное лицо львиной лапой. – Кусачий…гад.

Все молчали. Даже Гермес, у которого слова находились всегда, стоял с разинутым ртом. Геката себе такого не позволила, но вот два ее призрачных тела…

Прошумели легкие крылья, и Гипнос, слегка рисуясь, спрыгнул на землю.

– А ты – уже? А я тебе веревку принес – не за загривок же ты его потянешь… И медовых лепешек. Кормить будешь. Дай ему, может, подобреет.

– Спасибо, – отдуваясь, проговорил Алкид. Взял лепешку, разорвал, половину отправил за щеку. Другую протянул дракону: – На, жри, чего там…

После тихой подсказки: «Не туда!» – с размаху загнал лепешку в правую пасть стража и осведомился угрожающе:

– Будем дружить?

Эреб и Нюкта! Мне показалось, голова закивала, давясь лакомством…

Голос Гермеса впервые на моей памяти прозвучал почти что робко:

– А он хоть встанет, чтобы идти?

Геракл, обвязывавший веревку вокруг второй шеи, окинул тушу Цербера тем же деловитым прищуром и махнул рукой:

– А если даже нет. Допру…

Уже когда мы вернулись во дворец, я услышал, как Геката говорила кому-то из свиты своих мормолик: