19 марта

6 месяцев, 19 дней

Не хотела сегодня пересекаться с мамой, но, пока я копалась в своей комнате, она вернулась домой.

Сегодня мой восемнадцатый день рождения, я собираюсь переехать к Коннору и больше не возвращаться.

Он живет на другом конце города – не очень далеко отсюда, и я останусь там, потому что здесь чувствую себя непрошеным гостем.

Я устала от мамы, устала от ссор. При каждой нашей встрече она заводит разговор о Конноре. Всегда только о нем, я для нее невидимка. Она использует любой предлог, чтобы выкинуть колкость в его адрес, раскритиковать наши отношения, найти слабые места и выставить их напоказ.

Если она думает, что так заставит меня выбрать ее вместо Коннора, то ошибается.

Я устала от необходимости защищать его. Она не понимает, каким я его вижу. На первый взгляд Коннор может показаться плохим человеком, равнодушным и холодным, но если дать ему шанс, то он не разочарует.

Несмотря на то, что люди всю жизнь его принижали, они не смогли убить в нем желание лучшей жизни. Он получил диплом о неполном среднем образовании в шестнадцать лет, потому что из-за отца добираться до школы становилось сложнее с каждым днем. Сразу же нашел работу, начал откладывать деньги, чтобы съехать от родителей и снять жилье. Коннор непременно добьется успеха, даже отец не сможет ему помешать. Я вижу в нем человека, который при раздаче лимонов делает лимонад.

Он не виноват, что вся его жизнь – один большой лимон. Ему нужно, чтобы люди дали ему шанс. Однажды мы накопим достаточно денег, переедем подальше отсюда и начнем все сначала. Коннор оставит это место позади и забудет всех, кто в нем сомневался.

Вместе мы снова обретем счастье. Вернем все, что было у него украдено.

Что было украдено у меня.

Мама доказала мне правоту слов Коннора: люди осуждают его с первых минут знакомства, не дав и шанса проявить себя.

Когда я слышу тихий гул гаражной двери, мое сердце уходит в пятки. Так и знала, что нужно было оставить здесь часть вещей. Предчувствовала. Я могла бы уехать к Коннору, забыть обо всем и избежать встречи с мамой.

В спокойной обстановке написать ей записку с объяснениями, придумав что-нибудь приятное. Может, это бы помогло нам.

Но теперь нам придется поговорить, мы в который раз потеряем контроль и наговорим лишнего.

Ее шаги слышны на лестнице. Я замираю. Дверь в комнату открыта, и она заметит меня по пути к себе. Слишком поздно прятаться.

Поэтому я просто продолжаю складывать вещи в спортивную сумку, словно мне плевать, что она меня увидит, даже если мой уход ее шокирует.

Не похоже, что она планировала отмечать мой восемнадцатый день рождения. Да и я уже не та девочка, которую ожидают за обеденным столом гамбургеры, торт и подарки. Мы обе это знаем. Больше нет причин притворяться.

Она проходит мимо и останавливается. Замирает в каких-то трех шагах от двери, но не издает ни звука.

Проходит несколько мучительно долгих секунд, и я успеваю запихнуть в сумку еще пару вещей. Почему она молчит? Почему не возвращается?

А вот и она. Стоит в дверном проеме, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди. Ее волосы кажутся светлее с нашей последней встречи, зато мешки под глазами стали гораздо больше. Она выглядит подавленной.

– Не надо, – произносит она так тихо, что я даже не уверена, не послышалось ли мне.

Это ее единственные слова. Кинув на нее взгляд, заталкиваю толстовку в сумку. Если я начну говорить, то уже не смогу остановиться и выплесну всю горечь прожитых бок о бок лет без единого «я тебя люблю». Мысль о годах, проведенных в ожидании, что она начнет вести себя, как раньше, обнимать и укрывать на ночь одеялом, пронзает меня, точно острый нож, но я всеми силами отмахиваюсь от нее. И, вторя маме, старательно притворяюсь, что мне на это плевать.

Только вот теперь мне не кажется, что мама притворяется. Может, до появления Коннора, когда еще не было сказано друг другу столько жестоких слов, мы могли бы все исправить. Всего тремя словами, которые я так и не услышала. Бьюсь об заклад, я могла бы вытянуть их из нее. И уверена, она произнесла бы их искренне.

Теперь же все иначе. Уже все разрушено. Можно спокойно проводить с Коннором сутки напролет, ведь, уверена, теперь она меня ненавидит. Полагаю, она думает то же самое обо мне – что я ее ненавижу.

Но это не так. Я люблю ее так сильно, что это причиняет боль. Что-то внутри болезненно молит бросить сумки, кинуться в ее объятия и ждать, когда она ответит тем же, хоть этого никогда не произойдет. Она – снежная королева, и она никогда не оттает. Вот почему я отсюда сбегаю.

Подхожу к маме, и мы стоим вот так, не решаясь взглянуть друг на друга. Я тупо изучаю ремень спортивной сумки, пока кручу его в руках.

– Он тебя не достоин, – произносит мама.

– Ты его не знаешь.

– Почему ты хочешь быть с ним? Знаю, ты желаешь ему помочь. Но почему вы не можете быть просто друзьями?

– Я не хочу просто дружить с ним. Я люблю его. – В моем голосе сквозит гнев. Я знала, что она так поступит. Поэтому и не хотела ее видеть. Поэтому избегала встреч. Она отбирает у меня частичку счастья и превращает ее в нечто уродливое.

– Ты только думаешь, что любишь его. Тебе семнадцать. – Она всплескивает руками и вновь скрещивает их, пытаясь казаться сердитой, серьезной и ответственной, но мне все равно.