— Кейден, на самом деле, хороший парень! Это не просто притворство. Бедного парня кинула его невеста и, возможно, он тоже хочет побыть немного «неразборчивым в связях» перед тем, как рискнуть, чтобы его грёбаное сердце снова вырвали из груди. Он не пытался постоянно тыкать её носом в это. Ей следовало позвонить.

Я прижимаю ноги к груди, нуждаясь в дополнительной защите. Мы находимся в трёх шагах друг от друга, но он возвышается надо мной словно башня и его поза такая же защитная, как и у меня. Голос рассудка что-то шепчет мне на задворках разума, но я не слышу его, оглушенная своим хорохорящимся эго, которое шумит в ушах.

— Ей предложили работу в Сан-Франциско. Работу, которую она собиралась принять, чтобы быть поближе к Кейдену. Эйвери не шпионила за ним и не пыталась поймать его на чём-то. Она просто пыталась сделать ему сюрприз. Ну, знаешь, как обычно бывает: «Сюрприз! Помнишь меня? Я девушка, которую ты трахал последние две недели. Девушка, которая добровольно хотела отказаться от своей мечты жить в Лос-Анджелесе, чтобы быть поближе к тебе».

Лотнер пожимает плечами и качает головой.

— Мне жаль, Сид. Я знаю, ты хочешь, чтобы я злился на него, но я не могу. Я понимаю, Эйвери твоя сестра, но Кейден один из самых близких мне людей, он мне как брат. И к тому же. Это не должно касаться «нас».

— Ты прав. Это не касается нас. Потому что нет никаких «нас». Я уезжаю на следующей неделе. Может, пойдёшь и переспишь с какой-нибудь случайной девушкой сегодня ночью, а потом будешь защищать свою невиновность, потому что «не надевал мне кольцо на палец и не клялся в вечной любви».

— Не говори ерунды, — просит он, проводя по лицу руками. .

— А ты не будь снисходительным! — резко отвечаю я.

— Охх, я не снисходительный! Ты вообще понимаешь, что означает это слово?

— Да! Я знаю, что оно значит, и ты снова это делаешь! — кричу я.

Я встаю и проношусь мимо него, чтобы открыть дверь спальни. У меня отнимает все силы, чтобы сдержать всё, что я съела на ужин. В животе, будто узел завязали, в горле стоил ком, а вокруг сердца обмотали колючую проволоку... всё это было слишком. Он не двигается с места так же, как и я.

— Просто уйди, — шепчу я, полностью истощённая.

— Я не уйду. И я не собираюсь спать с какой-нибудь случайной девушкой, — он снимает с себя футболку, джинсы и скользит в кровать.

Он такой чертовски упрямый. Я шагаю к кровати, беру ноутбук и прежде, чем могу сбежать, он хватает меня за руку, оказавшись в миллиметрах от моего лица. Я сглатываю и отвожу взгляд.

— Посмотри на меня, Сидни.

Я качаю головой.

— Я люблю тебя.

— Просто ПРЕКРАТИ, — кричу я.

Он отпускает мою руку, выглядя побеждённым. Я иду в комнату Эйвери, захлопнув дверь и закрывая её на замок.

26 июня 2010 г.

Спасибо, Сворли. Мне нужно всего лишь одно утро, чтобы ты спал, а не завывал под дверью, а вместо этого ты завёл самое длинное и самое громкое долбаное «покорми меня» соло на свете.

Эйвери всё ещё не в духе, но, по крайней мере, она жива. В ней достаточно алкоголя, чтобы проспать всю нашу ссору с Лотнером, а также мои рыдания, которые в итоге так вымотали меня, что я погружаюсь в самый тревожный сон, который когда-либо у меня был. Я выжата эмоционально и физически. Этот день не сулит ничего хорошего.

На носочках я иду по коридору и заглядываю в свою комнату. Лотнера нет. Интересно, он ночевал здесь или ушёл сразу же после ссоры. Сворли липнет ко мне, всё ещё махая хвостом и улыбаясь. Да, он на самом деле улыбается. По крайней мере, у одного из нас день выдается хорошим.

Зайдя на кухню, я смотрю на огромный букет цветов, две чашки с горячим напитком и мой любимый пакетик с выпечкой. Я даю жалостливому псу его завтрак и читаю карточку, прикреплённую к букету.

«Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю... только ты... всегда ты… навсегда ты».

С каждым днём я ненавижу его всё больше. Он ничего не теряет, а только приобретает, говоря эти три слова. А я наоборот потеряла бы всё и взамен не получила бы ничего.

Когда меня разбудил отец и сказал, что звонили из хосписа сказать, что мама умерла, я не хотела верить в это. И я не верила. Не верила вплоть до того момента, пока не увидела её в открытом гробу. Иногда мне кажется, что если бы я не увидела её там, часть меня до последнего верила бы, что она всё ещё жива.

Как сильно я не хочу избавиться от такого детского мышления, я не могу. Я всё ещё верю в силу слов. Поэтому, если я не произнесу эти три слова, которые я так отчаянно хочу сказать Лотнеру, то возможно это и не станет правдой. По какой-то причине, умалчивать их что-то вроде сохранения достаточной частички себя, благодаря которой он не сможет полностью поглотить меня, сломать меня или лишить мечты. Хотя, я думаю, он знает, что в состоянии сделать это. Каждый день он добавляет трещин к моему решению.