Позиции артиллеристов оказались неудачными: стрелять мешали обступившие со всех сторон высокие хлеба. Пришлось выбрать новые, назначить каждому орудию цели в расположении противника.

Усталый и грязный, вернулся я на наблюдательный пункт к Лубинскому. А через полчаса началась артиллерийская подготовка, которую мы при переговорах по телефону называли «обедом». Длилась она тридцать минут. Если сравнить ее с теми, которые мы проводили в последующие годы, то она выглядела бы жалкой. Но тогда мы придавали ей большое значение, ценили каждый снаряд и от души радовались, следя за результатами беглого огня двух батарей и четырех орудий, стрелявших прямой наводкой.

Под прикрытием этого огня наша пехота подползла к опушке и смелым броском ворвалась в лес. Противник начал бить из минометов, но мины разрывались уже позади наших рот. К вечеру советским бойцам удалось потеснить немцев в глубь леса.

Бои в этом районе продолжались с переменным успехом еще двое суток. Три квадратных километра, обильно политые кровью, переходили из рук в руки. Полк получил две роты (сто пятьдесят человек) пополнения, но силы его таяли с каждым часом.

Подполковник Елшин, срочно вызванный Тер-Гаспаряном, отправился в штаб дивизии. Перед отъездом сказал мне:

— Оставайся пока здесь. Все время информируй меня. Там, — махнул он рукой, — наши дела ухудшились.

11 августа, на этот раз после мощной авиационной и артиллерийской подготовки, противник перешел в наступление против 111-го полка. Обескровленный полк, имевший всего двести пятьдесят человек, начал отходить на юг. Слишком неравны были силы. Кроме того, кончились боеприпасы.

Я находился на наблюдательном пункте Лубинского. Когда большую часть деревни Веприн захватил враг и было трудно разобраться, где свои, а где фашисты, артиллеристы получили приказ из штаба полка отойти на новый рубеж обороны.

Лубинский начал менять свой пункт, а я вместе с разведчиками Семенихиным и Гаркушей отправился на восточную окраину деревни, за которой находился штаб полка. Там мы были встречены автоматным огнем с противоположной стороны улицы. Пули прожужжали мимо нас, никого не задев. Мы залегли в палисаднике, укрылись между грядками и кустами смородины, разросшейся вдоль изгороди.

— Вон они засели где, — прошептал Гаркуша, показывая на дом с зелеными ставнями.

Действительно, у самого дома, около завалинки, виднелась темно-зеленая каска. Рядом с ней еще одна, покрытая для маскировки пучком травы. «Успели и сюда прорваться…» — с досадой подумал я.

— Эх, закурить бы сейчас, — мечтательно сказал Гаркуша.

Семенихин достал помятую пачку папирос, протянул Гаркуше:

— Последняя. Чуток мне оставишь.

Гаркуша просительным взглядом посмотрел на меня.

— Кури, только незаметно, — разрешил я.

Он зажег спичку у самой земли, прикрыл огонь широкими ладонями и с наслаждением затянулся табачным дымом.

Из-за угла дома, где залегли фашисты, вынырнули два солдата с ручным пулеметом, распластались на земле. Не успели они открыть огонь, как Семенихин короткой очередью из автомата сразил обоих.

— Двадцать первый, двадцать второй, — тихо произнес Николай. Он вел счет убитых фашистов с самого начала войны.

Немцы открыли ответный огонь. Отлетали щепки от дощатой изгороди, осыпались ветки еще не созревшей смородины, сзади звенели разбитые оконные стекла. Гаркуша осторожно отложил папиросу и стал тщательно прицеливаться. Выстрела я не слышал, так как в это время вражеская пуля рикошетировала от моей каски: по голове словно ударили дубинкой.

— Один есть, испекся! — донеслось до меня восклицание Гаркуши.

Сзади раздался вдруг шорох, упало что-то тяжелое. Я обернулся. В палисаднике появилась загорелая девушка, невысокая и коренастая. Белое полотняное платье испачкано сажей и пятнами запекшейся крови.

— Ложись! — сердито прикрикнул я. Девушка прилегла около нас.

— Вся в белом, хороша маскировочна для нашей позиции! — с иронией сказал Гаркуша.

— В подвале трое раненых… Перевязала их, а больше сделать ничего не могу, — голос девушки дрожал от волнения. — В больницу бы их отправить…

— Ребята, будем отходить, — распорядился я.

— А раненых бросите? — презрительно спросила незнакомка. — Фашисты ведь добьют их!

— Раненых заберем с собой, — ответил я.

— Нас теперь четверо, управимся, — добавил Гаркуша..

В это время из переулка выбежало с десяток гитлеровцев. Они, приближаясь к нам, на ходу стреляли из автоматов.

— Вот тебе и отошли! — прошептал Гаркуша.

— Огонь! — крикнул я.

Несдобровать бы нам, да выручили пулеметчики, которые оказались в соседнем доме. Они прикрывали отход своей роты. Их пулемет сразу скосил почти всех немцев. Двух гитлеровцев настигли пули Семенихина и Гаркуши. Перестрелка смолкла. Бой гремел слева от нас.