Как на ладони – да, только попробуй еще туда попади! Сторож забаррикадировался внутри, и жандарму понадобилось никак не меньше десяти минут, чтобы матюгами и угрозами заставить перепуганного старика отпереть дверь и впустить нас в ратушу. Потом мы гулкими коридорами прошли ко входу в башню и начали долгое восхождение наверх.

Лестница вилась вдоль каменных стен и терялась где-то в темной выси, а стоило глянуть вниз, и от вида заволокшей колодец непроглядной тьмы по спине бежали мурашки. И чем дальше – тем хуже. Ограждений нет; шагни в сторону, оступись – и рухнешь прямиком в Бездну. Жутко. Жутко, но и притягательно.

Давай! – принялись нашептывать свившиеся в ядовитый клубок бесы. – Это же так легко! Просто посмотри вниз! Посмотри!

Но я лишь стиснул зубы и продолжал подниматься вслед за тяжело отдувавшимся Юозасом. Жандарм подсвечивал себе взятым у сторожа фонарем и шел впритирку со стеной, держась как можно дальше от края лестницы.

– И зачем нам только туда лезть? – пробурчал он.

– С башни весь город виден, – ответил я, радуясь возможности поговорить и хоть немного заглушить увещевания бесов. – Сразу наших мертвецов углядим.

– В такую-то темень? – скептически хмыкнул Лазас.

– Темень не помеха.

– Думаете, получится?

– А то как же! Брат-экзорцист отыскал бесноватых, да и брат-экзекутор с этим, должно быть, справился.

– Вот только кончили они плохо, – пробурчал Юозас и распахнул дверь на смотровую площадку.

– Это другой вопрос, – усмехнулся я и врезал ему по затылку дубинкой. Подхватил враз обмякшее тело, отволок подальше от ограждения и подставил разгоряченное лицо ледяным порывам ветра. – Совершенно другой…

Когда жандарм очнулся, он висел вниз головой, и лишь стягивавшая лодыжки веревка удерживала его от падения в черный провал лестничного колодца. Крепыш попытался раскачаться, но обнаружил, что руки связаны за спиной, и негромко позвал:

– Господин Март! Господин Март, вы здесь?

– Здесь я, здесь, – отозвался я, преспокойно наблюдая за ним со ступенек.

– Что происходит? – просипел Юозас.

– А сам как думаешь?

– Снимите меня отсюда! – взмолился жандарм.

– Вот так взять и снять?! Считаешь, легко было тебя туда подвесить?

– Но зачем?!

– А зачем ты отравил Николя Бергиса и подложил к нему в комнату ту клятую шкатулку?

– О чем вы говорите?! – задергался жандарм. – Я ничего такого не делал!

– Не буду тратить время и расписывать извилистый путь своих умозаключений, – усмехнулся я, – скажу только, что очень скоро кровь прильет к голове, и ты потеряешь сознание. А значит, перестанешь быть нужным. И сам посуди – какой мне тогда прок надрываться и затаскивать тебя обратно?

– Помогите! – во всю глотку заорал Юозас. – Помогите!!!

– Неужели ты действительно надеешься, что кто-нибудь поспешит на твои крики о помощи? Сегодня полнолуние, не забыл?

Жандарм надрывался еще пару минут, потом обессиленно обмяк и прохрипел:

– Снимите меня отсюда, и я все расскажу.

– Расскажешь, – кивнул я. – Сначала расскажешь…

– Но…

– Никаких «но»!

– Это все Линайтис! Я просто выполнял приказ!

– С какой стати начальнику отделения тайной жандармерии желать смерти официалу ордена Изгоняющих? И с какой стати тебе выполнять подобное распоряжение?

– Ему пришла бумага из Ольнаса! С самого верха! Приказ обставить все как несчастный случай! А меня он обещал забрать с собой в столицу!

– Что с Николя Бергисом?

– Он был отъявленным мерзавцем, но нам никак не удавалось прихватить его на горячем!

– Теперь все ясно…

– Снимите меня! – вновь взмолился Лазас. – Не берите грех на душу!

– Грех на душу? – хмыкнул я и спросил: – Скажи, Юозас, разве помочь ближнему – это не доброе дело?

– Да! Да! Доброе! Разумеется, доброе! – зачастил жандарм. – Только снимите, век вам благодарен буду!

– Мне не нужно благодарностей, я делаю это совершенно бескорыстно.

Лезвие ножа легко рассекло натянутую веревку, и Юозас с диким криком исчез в темноте. Какая трагедия! Подумать только, сгорел на работе в самом расцвете сил!

Миг спустя снизу донесся отголосок глухого удара, я пожал плечами и вышел на смотровую площадку. Снаружи студеный ветер наждаком прошелся по лицу, забрался под плащ, выгнал из-под одежды последние крохи тепла. Но я не вернулся в тепло и прошелся вдоль ограждения, с высоты птичьего полета рассматривая затаившийся на ночь городок. В основном вид открывался на островерхие крыши, но проглядывали меж домами и опустевшие улицы.