– Прошу вас.

Вслед за привратником мы прошли в салон и стали раскланиваться с собравшимися там господами. К счастью, скучающие кавалеры и томные дамы вскоре потеряли к нам всякий интерес, и, взяв с подноса проходившего мимо официанта пару бокалов игристого вина, я отвел Берту подальше от огромного, чуть ли не в половину стены зеркала.

– Сольгрев, – неожиданно произнесла девушка, словно пробуя это слово на вкус. – Свозишь меня туда?

– Жуткая дыра.

– В самом деле?

– Говорят. Никогда там не был.

Я пригубил вино и оглядел собравшихся в салоне людей. Самые сливки общества. Высший свет. Золотая молодежь. Мой лучший наряд смотрелся на фоне шикарных туалетов как солдатский мундир на балу. Немудрено, что присутствующие нас демонстративно не замечали, и лишь на Берту украдкой бросали заинтересованные взгляды. Полагаю, вуаль вскоре станет неотъемлемым атрибутом местных модниц.

А в целом – все как всегда. Кавалеры играли в карты, пили вино и флиртовали с дамами. Красотки строили ухажерам глазки и перемывали косточки подругам.

Все как всегда, и вместе с тем у меня сложилось впечатление, будто собравшиеся чего-то ждут. Словно у происходящего действа имеется скрытый смысл, в который нас не посвятили. Кипевшая в жилах скверна обострила все чувства, и я прекрасно ощущал сгустившееся в комнате напряжение.

Излишне резкие жесты, нервный смех, постоянные взгляды на часы. Стоило кому-то направиться на выход, и остальные провожали его странными – раздраженными или завистливыми? – взглядами, но по возвращении счастливчики вели себя как ни в чем не бывало, и никто не лез к ним с расспросами.

Все чего-то ждут, но – чего?

– Нас примут? – спросил я и поморщился из-за странной ломоты в висках.

Еще головной боли не хватало для полного счастья! И почему только золотая молодежь так на всякую гадость падка? Игристое это…

– Учитывая, сколько золота было пожертвовано, нас просто не могут не принять, – успокоила меня Берта. – Расслабься и перестань смотреть на всех волком. Ты пугаешь их.

– Вот уж не думаю. Скорее их раздражает присутствие чужака.

– Их раздражает, что ты не отпускаешь меня от себя.

– Перетопчутся.

– Ревнуешь?

– Злюсь.

Я и в самом деле начинал испытывать нешуточное раздражение. И при этом сам до конца не понимал, из-за чего на душе скребут кошки. Просто мне здесь не нравилось.

Почему? А вот это как раз и оставалось загадкой…

– Госпожа готова вас принять, – подошел к нам давешний привратник. – Прошу за мной.

И тут уж не осталось никаких сомнений – смотрели нам вслед с неприкрытой ненавистью. Ненавистью столь явной, что обратила на нее внимание даже Берта.

– Ничего не понимаю! – прошептала она, когда нас оставили наедине. – Я ведь со всеми на приемах общалась, милейшие люди…

– Тихо!

– Проходите! – раздался вдруг замогильный голос, и двустворчатая дверь бесшумно распахнулась.

Откинув показавшийся невесомым полог, мы прошли в просторную комнату и настороженно уставились на сгустившуюся в дальнем ее конце тень. Полумрак как-то враз рассеялся, и пред нами во всей своей красе предстала гадалка. Высокая, стройная, в облегающем тело подобно второй коже экзотическом наряде.

Я скосил взгляд на Берту, и сравнение вышло не в пользу моей подруги. Бездонные глазища предсказательницы оказались больше, грудь выше, талия уже. А лицо не просто поражало изяществом черт, оно так и манило отблеском лежавшей на нем загадки.

Одновременно с появлением хозяйки особняка помещение наполнили странные ароматы, и виски вновь заломило, в носу засвербело, а на глазах выступили слезы. А вот Берта как завороженная следила за плавной походкой гадалки и, казалось, позабыла обо все остальном.

Предсказательница неожиданно замерла на полушаге и в изумлении приложила ладонь ко рту.

– Как ты посмела сюда явиться?! – прошипела она, поборов удивление. – Немедленно убирайся, ты, меченная Тьмой потаскуха!

– Постойте! – ошарашенно заморгала Берта. – Я не понимаю…

– Вон! – завопила хозяйка особняка, и в лице ее не осталось ни капли привлекательности. Одна лишь животная ненависть.

– Так вы не поможете? – спросил я. Чем больше нас окутывал непонятный аромат, тем невыносимей давило виски и затылок.