Когда за окном начал брезжить рассвет, я встала и устроилась на подоконнике, поджав под себя ноги и водя пальцем по стеклу. Я всегда любила так сидеть. В детстве меня часто искали на самых различных подоконниках, если не обнаруживали в других местах. Я обожала прятаться за портьерой и отгораживаться от окружающего мира. Может быть, поэтому я и выросла столь рассеянной, ушедшей в себя. И конечно, именно из-за этой дурацкой привычки я и попала в такую ужасную историю.

За завтраком я почти ничего не ела, лишь машинально ковырялась вилкой в тарелке и глядела в пространство. Алиенор с тревогой поглядывала на меня. А потом вполголоса заметила:

— Она не похожа на счастливого человека.

— Сюзон слишком чувствительна, — сказала мама, — она обиделась, что мы разгадали ее тайну. Нужно немного терпения, и все будет в порядке.

Кажется, она сама в это верила. Я сдержала смешок. Думаю, это выглядело бы нелепо.

— Сюзон нужно прийти в себя, — вмешался отец, — и я настаиваю не спешить со свадьбой. Пусть девочка привыкнет к своему положению.

— Надеюсь, месье Гранден поможет ей прийти в себя, — заключила Алиенор.

Услышав это имя, я сильно царапнула вилкой поверхность тарелки. Все вздрогнули от неожиданного скрежета.

— Сюзон, милая, ты ничего не ешь, — ласково заговорила мама, — скажи мне, что тебе хочется. Может быть, пирожных? Я испеку тебе самые вкусные пирожные, дорогая. Ешь на здоровье сколько хочешь. Хорошо?

Я помотала головой, не отрывая взгляда от тарелки.

— Она обожает фаршированную утку, правда, Сюзон? — подмигнул мне отец, — на ферме как раз подросли отличные утки.

— Хочешь трюфелей, дорогая? — осведомилась и Алиенор заботливо.

— Ничего я не хочу, — ворчливо ответила я.

Надо же, перечислили все то немногое, что я люблю и что готова есть в любых количествах.

— Я уверен, когда ты увидишь утку, сразу почувствуешь голод, — заявил отец.

Я подняла голову и оглядела их всех. Думают, что, если мой рот будет занят, я не смогу закатывать истерики. Ну и пусть.

— Ладно, — сказала я, — хочу утку. И пирожные тоже. И трюфеля.

По столовой пронесся вздох облегчения.

— Молодец, дорогая, — улыбнулся отец, — самое главное — это хороший аппетит. Он тебе просто необходим.

— Ты не ешь потому что расстроена? — поинтересовалась Алиенор.

— Сюзон всегда плохо кушала, — отозвалась мама, — сколько раз в детстве я уговаривала ее скушать еще хоть ложечку. Иногда на это приходилось потратить несколько часов.

Неожиданно я вспомнила один из таких завтраков. Мама сидит рядом со мной в детской и пристально наблюдает за тем, как я ем. Точнее, как я делаю вид, что ем. На это стоило посмотреть. Минут десять я ковырялась в тарелке, переворачивая пищу ложкой и ища наиболее подходящий кусочек. Но так как такого не существовало, по крайней мере, в моей тарелке, я наконец подцепляла на ложку микроскопическую крошку, клала ее в рот и принималась долго и тщательно пережевывать. На это у меня уходило не меньше пяти минут. После того, как я это прожевывала, обнаруживалось, что жевать в сущности было нечего и во рту у меня ничего нет. Так что, неудивительно, что у родных не хватало терпения выдерживать это. Самой настойчивой была мама. Она могла просиживать со мной по несколько часов и все-таки добивалась своего: я съедала хотя бы половину содержимого тарелки.

Насколько я помню, я никогда не отличалась повышенным аппетитом. Если б мне не напоминали, что я должна позавтракать, пообедать или поужинать я, наверняка, так ничего бы и не ела. И это в обычные дни. Что же удивительного в том, что сегодня я вообще не могла заставить себя хоть что-то проглотить. В горле застрял комок, а желудок чувствовал себя так, словно я недавно уже завтракала и притом весьма плотно. Один вид съестного вызывал у меня рвотный судороги. Я старалась не смотреть в тарелку, но приливу аппетита это не способствовало.

После завтрака я вышла в сад и села на скамейку под старым раскидистым деревом. Его тень полностью загораживала солнце и охраняло утреннюю прохладу. И главное, я могла не опасаться солнечного удара. Впрочем, сейчас меня это не волновало. Может быть, это и хорошо, пусть будет солнечный удар. Мне станет плохо и визит жениха хотя бы на сегодня отменится. Как мне было тошно, не передать словами. В голове были сплошь мрачные, беспросветные мысли и безумные идеи, как всего этого избежать. Ничего путного.

Будучи полностью поглощена размышлениями, я не услышала шагов и очнулась лишь тогда, когда почувствовала чью-то руку на плече. Повернув голову, увидела Алиенор.

— Начинается дождь, Сюзон, — сказала она, — пойдем в дом. Ты промокнешь. Я послала слугу за трюфелями. Они будут к вечеру, как раз к приезду твоего жениха.

Слово «жених» вызвало у меня непроизвольную дрожь. Я повела плечами, стараясь избавиться от руки сестрицы, но она крепко меня держала. Не убирая руки, она наклонилась ко мне и спросила, заглядывая в глаза: