Я вообще плохо отношусь к подобным заведениям, предпочитая отдыхать либо в домашней обстановке, либо в кругу друзей, но никак не в компании с незнакомцами.

Предчувствия меня не обманули. Уже в скором времени за наш стол подсели четверо мужичков разбойного вида и принялись усердно подкатываться. Вопросы их мне очень не понравились, и я старался отвечать уклончиво. Зато Илья разливался соловьём, выкладывая всё как на духу. Как я ни пинал его под столом, Илья лишь обижался:

– Ну, ты что, Федь! Я ведь правду говорю. Так вот, слушайте дальше, взял я и столкнул тот камень в реку.

На эти слова засмеялись все, кто пришёл в корчму. А я с неудовольствием увидел, что в зале уже буквально апельсину некуда упасть. И все прислушиваются к речам моего побратима.

Больше всех смеялся кривой из той четвёрки, что устроилась за нашим столом:

– Ну ты и враль! Чёртов камень столкнуть в Оку сумел!

И все опять принимались гоготать.

Илья начал обижаться, но заметил это только я. Тут-то кривой и напросился, обратившись к побратиму:

– И кто только родил тебя, дубину стоеросовую! Соври ещё что-нибудь!

Больше он ничего сказать не успел, потому что Илья приласкал его своим кулаком прямо в лоб. Кривой упал замертво.

– Братцы! – раздался чей-то возглас. – А ведь наших бьют!

И все бросились к нам. Но драки не получилось. Илья просто размазал всех по стенкам. Я не успел увернуться от сметённого побратимом стола и оказался на полу.

Пока я приходил в себя, ураган уже стих. Илья заметил мои ноги, торчавшие из-под стола, и бросился на помощь. Он откинул стол и помог встать, приговаривая:

– Ой, Федь! Ты живой! А то я испугался было, вдруг зашиб тебя ненароком!

– Живой, живой! Ну, ты и скор на расправу!

– А нечего языком, как помелом мести!

Оставаться в таком заведении, где нормальным людям не дают спокойно отдохнуть, нам не хотелось. Поскольку хозяин тоже попал под горячую руку Ильи и не мог нас обслужить, мы сами прошли в поварню и набрали еды, а заодно и питья. Уложили все это в корзины и отправились восвояси.

Вот дома у Неклюда мы отдохнули на славу! Тут нам никто не мешал.

…На следующее утро, когда мы с Ильёй раздумывали, чем бы заняться, с улицы стал доноситься какой-то шум. В избу вбежал взволнованный Неклюд:

– Беда, сынки, там вас на расправу десятник Снегирь требует.

Мы с побратимом опоясались и пошли на выход. Я захватил на всякий случай меч, а Илья ничего брать не стал. За воротами нас поджидала целая толпа сурово настроенных горожан. Впереди всех стоял насупленный усач при кольчуге, и вертел в руках шлем. А за ним выстроился в ряд десяток стражников.

Усач, завидя нас, ещё больше набычился и спросил:

– Вы ли вчера устроили погром в корчме?

– Ну, я, – усмехнулся Илья.

– Тогда за то, что безвинно покалечили две дюжины людей, да разорили достойного горожанина, я вас засажу в поруб. А там пусть князь решает, как с вами поступить. Виру взять, или иначе как.

– Меня? В поруб? – не поверил Илья. – Да за что?

Я увидел, что побратим опять начал волноваться, и попытался исправить ситуацию.

– Погоди, Ильяс-джан, – я направился к десятнику и предложил: – Давай отойдём в сторонку и обсудим все спокойно.

– А ты, чужеземец, помалкивай тут, – сказал, как отрезал Снегирь, и приказал своим: – Вяжите их!

Теперь обиделся и я. Но, выхватывая меч из ножен, успел крикнуть Илье:

– Только без смертоубийства!

– А то, – кровожадно ухмыльнулся Илья и засучил рукава.

Как таковой, драки опять не вышло. Было избиение. Убежать смогли человека три от силы. Остальные были разбросаны в весьма живописных позах вдоль всей улицы. Лично я успел разоружить только Снегиря и ещё одного стражника. Всех остальных обработал побратим.

Когда всё стихло, из калитки выглянул Неклюд, обозрел последствия и восхищённо присвистнул:

– Ну, сынки вы и даёте! Силушку вам девать некуда! Это ж не вороги, а свои!

На что Илья заметил:

– А мне отец, когда был помоложе, всегда говорил, возвращаясь после хорошей драки: бей своих, чтоб чужие боялись!

По моему мнению, это был весьма своеобразный, я бы даже сказал, философский подход к жизни. Но интересный (конечно, если ты победитель).

Илья начал было прохаживаться по улице, выпятив грудь, но стушевался, когда с боковых улочек стали сбегаться женщины за своими поверженными мужьями.