Хорвек слушал ее слова с улыбкой, точно и впрямь встретил родственную душу, а я невольно попятилась от страшной старухи, чьи пальцы сживались и разжимались, словно она и сейчас искала, в чье бы горло вцепиться. Спокойный вид Хорвека несколько отрезвил госпожу Аркюло, и она запнулась.

– А скажите-ка, сударь… - теперь она смотрела на него с надеждой. – Ведь вы должны знать наверняка… Существует ли ад на самом деле?

– Глядя на вас, сударыня, - любезно ответил Хорвек, - я полагаю, что он обязан существовать.

Слова эти прозвучали, как мне показалось, весьма оскорбительно, но старухе они внезапно пришлись по нраву и она расхохоталась, каркая, словно кладбищенская ворона.

– Запомните, господин Хорвек, - сказала она, отсмеявшись. – За каждый год жизни я буду платить так щедро, что вы никогда и ни в чем не будете нуждаться. Разве не за этим вы когда-то отправились в странствия? В Астолано вы найдете то, что искали, клянусь.

Слова эти оказались пророческими: еще не раз мне довелось услышать подобные просьбы, обращенные к демону. Сплетни и магия смешались в одно ядовитое снадобье, пары которого проникли во все дома столицы. Вскоре имя Хорвека в Астолано знал каждый – лишь по старой опасливой привычке не прибавляя к нему запретное слово – «чародей».

А что же говорили обо мне – неизменной тихой спутнице того, кто отвечал загадочной улыбкой на просьбы о вечной жизни, быстрой смерти и великом богатстве? Однажды мне удалось подслушать разговор между Бриульей и кухаркой – последняя собиралась взять расчет, испугавшись темной славы, которую заимел теперь дом с павлином.

– Не по душе мне этот чернокнижник, - говорила она, вздыхая. – Хоть и платит щедро, и с нами любезен, но служить ему – великий грех. Пусть богатые господа забавляются со злыми силами, у них достанет денег, чтобы откупиться от божьего гнева богатыми пожертвованиями…

– И не говори, Арора, - поддакивала ей моя горничная. – Я-то молодому господину стараюсь на глаза не попадаться, но девица эта… дурное дело, ох дурное!

– А что о ней говорят? – всполошилась кухарка.

– Ох, не знаю, верить ли тому, но поговаривают, что господин Хорвек сотворил ее при помощи колдовства из всяческого непотребства. Оттого у нее, да простят меня боги, ни ума, ни души. Ничегошеньки не знает, точно вчера на свет родилась!

Итак, в глазах города я была магическим созданием, противоестественно сотворенным при помощи заклинаний изо всякой мерзости – иначе говоря, я оказалась чудом, а чудеса манят.

Куда бы ни приглашали Хорвека – а с легкой руки госпожи Аркюло, почтившей своим доверием иностранца, он быстро стал желанным гостем во множестве богатых домов, - непременно ему напоминали, чтобы он захватил с собой свою воспитанницу. Меня рассматривали, не решаясь коснуться, и в глазах я видела испуганный восторг, а шепоте угадывала все ту же сплетню: «Ее сотворили колдовством!». Никогда еще я не чувствовала себя столь ничтожной. Казалось, что я сама вскоре поверю в то, что слеплена ради магической потехи из какого-то сора – так мало я смыслила в происходящем.Но чем скованнее я себя чувствовала – тем жаднее становился интерес ко мне. Я пыталась спрятаться от назойливых взглядов – Астолано шептал, что моя пугливость происходит из-за чуждости миру людей. Я становилась все бледнее – город в восхищении твердил, что чары выдыхаются и вскоре я превращусь в горстку пепла и облачко тумана. Но именно этого и добивался Хорвек – на любой вопрос обо мне он отвечал так уклончиво, что даже самый простодушный человек заподозрил бы неладное.

Я не знала, как и когда демон обронил, что ищет художника для того, чтобы тот нарисовал меня, но астоланцы увидели в этом подтверждение своих предположений: я была недолговечным колдовским творением, и мой создатель торопился запечатлеть результат своей превосходной работы, пока она снова не обратилась в прах.

В столице имелось несколько прекрасных мастерских, где трудились десятки художников, не имевших недостатка в заказах. Когда весть о том, что Господин-в-перчатках – а именно так называли Хорвека в городе, - ищет того, кто изобразит его рыжую спутницу, разнеслась по городу, у наших дверей один за другим стали появляться люди, в пальцы которых намертво въелась краска. Все они слышали о щедрости и богатстве иностранца, и были столь же любопытны, как и остальные жители столицы. Каждый из них не скупился на похвалы своему таланту и клятвенно обещал, что сумеет изобразить каждый мой волос в совершенной точности.

– Только я знаю, как смешать краску, чтобы передать рыжину волос вашей воспитанницы, - говорил один.

– Спросите любого в этом городе, и он скажет, что только на моих портретах можно увидеть сияние кожи и живой блеск глаз! – настаивал второй.

– Я никогда не приукрашиваю своих клиентов и работаю очень быстро, - рекомендовал себя третий. – Не сочтите, что я сую нос не в свое дело, но ведь у вас времени в обрез, не так ли?..

Времени у нас и в самом деле было маловато, но Хорвек, словно позабыв об этом, терпеливо выслушивал каждого художника, а затем показывал кусок холста, где была изображена тонкая женская рука.

– Я найму только того, кто нарисовал это, - говорил он.

– Но сударь, зачем вам этот неизвестный мастер? – в отчаянии вопрошали у него отвергнутые живописцы. – Разве можно судить по этому клочку, насколько хорош он в деле?

– Мне нужен именно этот человек, - отвечал Хорвек, глядя так значительно, что опечаленные художники наперебой уверяли друг друга, будто здесь непременно замешаны колдовство, воля звезд, предопределение и прочие чародейские хитрости.

Но никто из них не признался в том, что узнает руку мастера, и мне начинало казаться, что демон тут перехитрил самого себя. Дни уходили за днями, истрачиваясь до остатка на глупые визиты к глупым людям, которым все еще не наскучило разгадывать загадки, сочиняемые Хорвеком. Я же, оставшись наедине со своими страхами, думала только о том, живы ли дядюшка Абсалом и Мике, и сколько еще мучительных дней существования отвела им воля рыжей колдуньи. Спокойная жизнь оказалась губительной для меня, ведь теперь у меня хватало сил и времени ужасаться тому, что я натворила.