А накануне случилось вот что…

Прапорщик Луцик вышел из квартиры Анны Викторовны и тяжело выдохнул. Как ни уговаривала его Анна остаться на ночь, он все же нашел причины для того, чтобы уйти. Он вообще не понимал, что за бес заставил его пойти к ней опять. Ведь его визиты украдкой к начальнице солдатской столовой, временно оставшейся без мужа, могли видеть из окон соседи. Ко всему прочему и любовь с ней напоминала ему что-то вроде утомительной поездки с назойливыми и бесцеремонными попутчиками… Однако ж и отвертеться было никак нельзя. Анюта хоть и добрая, но кто знает, какая обида после отказа может поселиться в ее сердце. А Луцик предпочитал не обижать полезных людей.

На улице было уже сумеречно и довольно прохладно. Последние августовские дни напоминали о скорой осени. Хотя надо сказать, что прапорщику Луцику на осеннюю лирику, излюбленную тему поэтов, было совершенно наплевать. Костя Луцик особой чувствительностью к природным и общественным явлениям не отличался.

Всем достижениям человечества, приобретенным на пути к цивилизации, он предпочитал дружную и похабную компанию, упивавшуюся водкой и разговорами о количестве покоренных женщин. Последнюю книгу он прочел два года назад в наряде по КПП, и то только потому, что кто-то из дежуривших раньше забыл ее в столе. Книжка называлась «Грязные и кровавые». Она очень понравилась Луцику, поэтому он забрал ее с собой. Теперь это была единственная книжка в его комнате в общежитии, часто выполнявшая функцию подставки под горячую сковороду.

Воровато оглянувшись на светлые окна, Луцик быстро закурил и решил сходить в магазин за пивом. Жаркие и слюнявые поцелуи неугомонной Анны Викторовны следовало чем-то залакировать. С этой целью он направился к магазину.

Подходя к почте, увидел нечто такое, что заставило сработать все его военные инстинкты. У таксофона стоял солдат. Вообще прапорщик Луцик, когда заступал начальником патруля, обожал устраивать засады на беспечных солдат возле этого таксофона. И хотя сейчас он не был на службе, азарт охотника взял свое.

По светлому силуэту, маячившему в сумерках, Луцик определил, что «зверь» попался матерый – старослужащий.

Бросив сигарету, Луцик окликнул нарушителя:

– Товарищ солдат, идите-ка сюда.

Рассчитывая на эффект внезапности, повергавший некоторых в столбняк, прапорщик никак не ожидал, что жертва, которую он уже хотел с триумфом препроводить в штаб, с такой стремительностью пустится наутек прямиком к лесу, в ту сторону, где находился забор части.

– Ах ты, гад… – почти снисходительно выругался Луцик, припуская следом.

Потом, немного позже, он жестоко корил себя за эту глупость.

Они неслись сквозь мокрые кусты, как два полуночных фавна, решивших поиграть друг с другом в догонялки. В какой-то момент прапорщик Луцик, ожидавший больших результатов от своих ног, обутых в легкие и удобные кроссовки, с внутренним негодованием отметил, что не смог реально приблизиться к объекту преследования. Солдат в своих кирзачах ловко уходил от погони.

Впереди показался серый забор из бетонных плит. Солдат одним махом вскарабкался на него и через секунду оказался по ту сторону. Терять добычу прапорщику Луцику не хотелось, поэтому забор он преодолел даже лучше, чем на полосе препятствий. Если уж мерзавец так насобачился бегать, тогда ничего не остается, как постараться хотя бы проследить, в какую казарму он прибежит. Луцик подозревал, что это один из прикомандированных к хозяйственным ротам, одноэтажные казармы которых располагались чуть в стороне от казарм части.

Но прапорщик Луцик не успел осуществить свой замысел. Чей-то кулак, со знанием дела обернутый тряпкой, с потрясающей силой соприкоснулся с его лицом. В глазах Костика Луцика вспыхнуло.

– Ой! – вырвалось у него удивленное.

– Вы не ушиблись, товарищ прапорщик? – осведомился чей-то задорный голос, в котором слышалось проникновенное ехидство. – Вы разве не знаете, что нельзя ночью бродить по лесу?

Через час Луцик сидел в кабинете заместителя командира части и, опуская несущественные детали, поведал, что стал объектом нападения как минимум двух бойцов. При этом с уверенностью назвал фамилии двух самых ненавистных ему солдат. Признаваться в том, что ночного боксера он так и не узнал, ему очень не хотелось.

– Да! Дисциплинка у нас… – покачал головой Иван. – А ты, как я понимаю, заступил дежурным по роте? И куда смотрел?

– Так не они это! Точно говорю! – с обидой возмутился Сиренко.

История с Луциком заинтересовала Ивана не столько потому, что на «губу» попали двое подчиненных (хоть и не из его взвода, но из его роты), сколько скандальное и довольно опасное для солдат утверждение прапорщика о том, что они на него напали. Луцик, как Иван уже знал из опыта, имел обыкновение преувеличивать и приукрашивать действительность в свою пользу.

Конечно, что-то в лесу случилось, но вряд ли это были те солдаты, на которых указал Луцик. Подоляко и Самсонов, эти два неразлучных дружбана, могли сачкануть с зарядки, могли профилонить работы, если знали, что наказания не последует… Но откровенно противостоять вредному прапору, отлично понимая последствия, – это не по их части.

– Так ты думаешь, что это были не они, Сиренко? – спросил Иван у сержанта.

– Ну, выходили покурить и позвонить к почте ходили. Но до отбоя и с разрешения ответственного, – пожал тот плечами.