— Кто принял решение объявить это дитя вашим с мужем собственным законным ребёнком?

— Я не знаю, как было принято это решение. Мне оно было доведено моим мужем, и к тому времени уже было известно Бригитте.

— То есть вас никто не заставлял это сделать — ни муж, ни брат Питер Крэйбонг, ни ваш отец герцог Крэйбонг?

— Нет, Ваше преосвященство. Я согласилась с этим решением, хоть и понимала, что оно содержит ложь.

— Вам известно, что церковь отказывается проводить обряд крещения над детьми, рождёнными вне брака?

— Да, Ваше преосвященство

— Почему же вы решились на нарушение церковных законов?

— Я… Я считаю их неправильными, — сказала Дора и увидела, как все судьи с удивлением и возмущением уставились на неё.

— Вы почти семнадцать лет воспитывались в традициях нашей церкви в стенах монастыря святой Агнессы. Настоятельница монастыря и сёстры были все эти годы вашей семьёй и учили вас, не щадя своих сил и времени. В полученной оттуда характеристике вы рекомендуетесь абсолютно смиренной послушницей. Как же вам пришло в голову не только усомниться, но и сознательно противиться церковным устоям?! — загрохотал под сводами судебной залы натренированный в церковных службах голос епископа.

Дора почувствовала лёгкое головокружение от того давления, которое на неё сейчас было оказано. Но она давно и много думала на всем, что произошло и строго оценивала свои действия, и поэтому она не упала на колени в смиренной мольбе о прощении. Наоборот, она расправила плечи для того, чтобы сказать то, что считала необходимым выслушать высокому трибуналу.

— Высокий суд, Ваше преосвященство, — начала Дора, — Всей своей душой я предана нашей вере и её столпу, святой католической церкви. Я не искала и не желала себе иной судьбы, кроме как стать монахиней и посвятить себя святому служению в стенах монастыря. Но моя судьба оказалась иной, и я со смирением приняла её. Так однажды в моей жизни появился ребёнок, который не имеет на себе греха, согласно учениям нашей веры и церкви. Этот ребёнок был зачат и рождён вне брака, и по обычаям нашего общества был обречён к немыслимой жестокости — либо всю свою жизнь нести на себе клеймо незаконнорожденного, либо, чтобы избежать этого, быть брошенным его родителями и родными. Отказывая такому ребёнку в принятии таинства крещения, и как следствие в будущем отлучении его от иных церковных таинств, церковь, по моему глубокому убеждению, слишком сурово наказывает невинное дитя за грехи его родителей. Если сам Господь наш просил своего небесного Отца простить человечество за грехопадение его прародителя — первого человека, и даже отдал свою жизнь за это, подав своей жизнью и смертью пример всем нам — почему же наша церковь столь сурова к тем, кто поименован в святом Евангелии безвинными?

Дора сделала паузу, чтобы сдержать выступившие у неё на глазах слёзы.

— Возможно, я лишь по скудоумию своему не понимаю смысла в этом строгом церковном запрете на крещение, но пройти мимо несчастья, которое должно было случиться на моих глазах с этим дитя, я не могла. Этот ребёнок, ещё даже не родившись, был любим и своей матерью, Бригиттой, и своим отцом, Питером. У них были возможности содержать и воспитать этого ребёнка в наилучших для него условиях. Но они не могли этого сделать, не нарушая законов общества, в котором живут. Поэтому я, жившая в законном браке и являясь родной тётей этому малышу, взяла заботу о нём на себя. Я готова принять наказание за свой грех, когда я солгала священнослужителю о настоящих родителях этого ребёнка. Но я раз за разом испытывала своё сердце, ища в нём раскаяние в том, что я совершила — и так и не нашла его. Мне жаль, что мы с мужем просто официально не усыновили маленького Эдварда, и только в том я вижу ошибку свою и вину. Но никакое наказание, которое я, возможно, понесу за свой грех, не соизмеримо с тем наказанием, на которое иначе было обречено это дитя — мой родной племянник, сын моего брата и внук любящего его деда, герцога Крэйбонга.

После этих слов ни у кого из судей больше не нашлось вопросов к Доре, и после некоторого молчания они объявили перерыв в судебном заседании до завтра.

Когда Дора вышла из зала, её вдруг стала колотить крупная дрожь. Она почти ничего не могла ответить всем беспокоящимся за неё людям, кроме того, что она выступила против церковного закона. Викарий объявил собравшимся, что опрос истицы и ответчиков окончен и свидетелей будут заслушивать завтра.

Весь оставшийся день Дора ходила по дому и мысленно повторяла свои слова, сказанные в трибунале. Иногда она что-то добавляла к ним, что-то дополнительно разъясняла и потом сетовала на себя за то, что не сказала этого. В итоге Дора довела себя почти до горячки, и леди Элизабет прошлось почти силком напоить её чаем с успокоительными каплями и отправить в постель.

Утром на лице лорда Фредерика, смотрящего на свою юную жену, было написано раскаяние и сожаление. Он взял её руки в свои и сказал:

— Моя душа, прости меня. Я так виноват перед тобой.

Вряд ли при этом граф рассчитывал услышать от Доры заверения в противном. Он их и не услышал. Она же по-прежнему оставалась искренней и бесхитростной, каковой была всегда. И лёгкая улыбка Доры означала вовсе не опровержение вины мужа перед ней, а радость от того, что Фредерик, наконец, попросил у неё прощения.

— Я прощаю тебя, Фредерик, — ответила она, — А ты? Простил ли меня за то, что я настояла на принятии ребёнка моего брата?

— Давно простил. Эдвард — прекрасный малыш, и мне жаль, что он не мой родной сын.

В таком настроении светлой грусти они и поехали снова в трибунал. На улице накрапывал редкий дождь, словно омывая невесомыми слезами тротуары и реку Фос, на берегу которой располагалось здание епископата. Там леди Элинор, лорду Фредерику и Доре предложили пройти в зал заседания суда и начать представлять доказательства в подтверждение своих ранее сказанных слов.

Леди Элинор предоставили такое право первой. Но она лишь встала и, обращаясь к высокому суду, сказала:

— Мои слова смогли подтвердить сами ответчики и подтвердят приглашённые ими свидетели, если они говорили и будут говорить всю правду.

Пригласили пришедших в приёмную комнату свидетелей.

Первым вошёл граф Оддбэй. Он рассказал о том, что давно дружит с графом Фосбери, и они часто друг к другу наведываются по-соседски. Так, он был когда-то свидетелем того, как бывшая графиня Фосбери, присутствующая здесь в качестве истицы, признавала, что она беременна от какого-то мужчины, не являющегося её мужем. Также он свидетельствует, что в его присутствии тогда ещё супруги Фосбери касались в разговоре того, что собираются развестись по причине бездетности их брака. Что стало с ребёнком леди Элинор, он не знает. Около двух месяцев назад их сын виконт Майкл Оддбэй привёз в карете заплаканную и очень расстроенную леди Долорес-Софию Фосбери, которой он лично и его жена предложили переночевать у них в замке, чтобы дать возможность ей успокоиться и не ехать в своё графство в ночь. Он присутствовал на крестинах сына графа Фосбери и его жены, но о том, что это не их ребёнок, тогда не знал.