Шрифт:
В научном дискурсе, связанном с Долоховым, литературоведы пользуются разнообразными терминами: герой, второстепенный герой, персонаж, образ, характер, даже тип (говоря о наполеоновском типе героев Толстого). Обратимся к определению понятия герой:
«Безусловно, любой герой в литературном произведении является персонажем, но не всякого персонажа признают “героем”. <…> Герой может быть отличим от иных персонажей в первую очередь по своей значимости для развития сюжета: без его участия не могут состояться основные сюжетные события (курсив наш. – О.Г.). Так, в волшебной сказке только главному действующему лицу дано достигнуть цели (находящейся в ином мире) и вернуться живым; так же и в эпопее, где без Ахилла невозможна победа в войне или без Одиссея – решение судьбы Пенелопы и одновременно Итаки. Все ведущие персонажи, т.е. герои, “Войны и мира” принимают прямое участие либо в Бородинской битве, либо в последовавшем за ней оставлении Москвы… (курсив наш. – О.Г.)» 59 .
59
Теория литературы: В 2 т. / под ред. Н.Д. Тамарченко. Т. 1. Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа, С.Н. Бройтман. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М., 2004. С. 249–250.
Данные замечания позволяют нам отнести Долохова к сюжетно значимым (хоть и, безусловно, второстепенным) героям романа «Война и мир». Стоит отметить, что сюжетная значимость образа Фёдора Долохова доказывается довольно просто: без деятельного участия Долохова многие сюжетные линии остались бы незавершёнными, а то и вовсе не начатыми: развод Пьера с Элен, расставание Наташи с Андреем, освобождение Пьера из французского плена и т.д. Участие героя в Бородинской битве ещё раз подтверждает его значимость.
Н.Д. Тамарченко отмечает:
«Сколько бы персонажей ни принимало участия в сюжете, на предельной, поистине “тектонической” глубине литературного произведения мы имеем дело только с одним таким центром. Генерализацию этого рода нередко именуют “человек Толстого” или “человек Достоевского”, “чеховская концепция личности” и т.п. Имеется в виду присущий самому творению художественный концепт “я – в – мире”, который не следует отождествлять ни с личностью самого автора, ни с той или иной рациональной концепцией, усвоенной или выработанной его мышлением. Что касается сюжетных персонажей, то все они оказываются либо актантно-речевыми обликами, вариациями этого единого концепта, либо элементами фона – художественного мира, эстетически уплотнённого» 60 .
60
Там же. С. 248.
Человек Толстого – человек изменяющийся, но и Долохова никак нельзя исключить из толстовского понимания человека, ведь и в нём заложены совершенно противоположные свойства: «Долохов, этот буян, бретёр-Долохов… был самый нежный сын и брат» [X. C. 27]. Долохов также меняется, но перемены эти – замкнутого оборотного цикла: «то и умён, и учён, и добр. А то зверь» [IX. C. 145].
Учитывая, что жанр «Войны и мира» часто определяют как роман-эпопея 61 (отметим: М.М. Бахтин указывал, что для эпоса необходима временная дистанция 62 , однако у Толстого в данном случае эта дистанция была), Долохова можно отнести и к эпическим героям – тогда не будет странной его ярко выраженная скульптурность (безусловно, самый скульптурный персонаж Толстого – Элен, но и физическая красота Долохова также может быть отнесена к красоте и соразмерности скульптуры). Соотнесение героев эпопеи Толстого с героями эпоса Гомера, осуществлённое Ф.Т. Гриффитсом и С. Дж. Рабиновичем, может быть приложено и к образу Долохова, который во многом созвучен образу Ахиллеса в его страсти к войне и социальной маргинализации.
61
Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Л., 1930. С. 375–376. Гриффитс Ф.Т., Рабинович С. Дж. Третий Рим. Классический эпос и русский роман (от Гоголя до Пастернака). СПб., 2005. С. 213–266.
62
Тамарченко Н.Д. «Эстетика словесного творчества» М.М. Бахтина и русская философско-филологическая традиция. М., 2011. С. 85.
М.М. Бахтин также формулирует принципиальные различия между образами героев в различных жанрах. Герой эпопеи «завершён на высоком героическом уровне, но он завершён и безнадёжно готов, он весь здесь от начала до конца, он совпадает с самим собою, абсолютно равен себе самому… он сплошь овнешнен…» 63 .
Долохов именно «абсолютно равен себе самому». Исследователи часто «обвиняют» его в отсутствии духовного роста. Ср., например, такие характеристики: «замкнутый в своей роли» 64 , «статичная природа типа, который он представляет» 65 .
63
Бахтин М.М. Эпос и роман (о методологии исследования романа) // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 475.
64
Oliver D. Dolokhov as Romantic Parody: Ambiguity and Incongruity in Tolstoy’s Pre-Byronic Hero. P. 55.
65
Ibid. P. 59–50.
Здесь хотелось бы привести высказывание Дж. Бейли, отметившего, что Долохов «чувствовал бы себя как дома в романах Достоевского» 66 (основанное, определённо, на том хаотическом хронотопе, который присутствует в «долоховских» эпизодах романа «Война и мир»). Принципиальным станет вопрос: «свой» ли Долохов в толстовском тексте (а следовательно, эпичен ли)? Либо как выразитель диалогической поэтики Достоевского он скорее идея, неоконченный сюжет, нежели монументальный эпический герой. Ответ на этот вопрос, как нам кажется, кроется в особенной взаимосвязи этого персонажа с творчеством и личностью автора, которую возможно раскрыть, только используя эпистолярий Толстого и весь массив его творчества. Причисление же Долохова к героям эпическим обосновано во многом как чередой его исторических прототипов, так и его особой ролью в романе.
66
Bayley J. Tolstoy and the Novel. New York, 1966. P. 109.
§ 4. Долохов в перспективе толстовских дневников и эпистолярия
Значение эпистолярия Толстого в изучении его творчества трудно переоценить. Исследованию этого вопроса посвящены фундаментальные исследования Б.М. Эйхенбаума 67 , но работы в этой области ведутся до сих пор: стоит отметить недавно опубликованный курс лекций В.В. Бибихина 68 , рассматривающего дневники Толстого в качестве опыта философствования, а также статью И. Паперно 69 , увидевшей в эпистолярии Толстого руссоистскую попытку «рассказать себя», написать себя как книгу.
67
Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой: исследования. Статьи. СПб., 2009.
68
Бибихин В.В. Дневники Толстого. М., 2012.
69
Паперно И. «Если б можно было рассказать себя…». Дневники Л.Н. Толстого // Новое лит. обозрение. 2003. №. 61 (3). С. 296–317.
Л.Н. Толстой вёл дневники в течение почти всей своей жизни. Он начал их в 1847 году 18-летним юношей (студентом Казанского университета) и закончил в 1910 году 82-летним всемирно известным писателем. В содержательном и историко-хронологическом отношениях это, вероятно, одни из самых обширных писательских дневников.
В дневниках и письмах Толстого можно найти мотивы и черты, сближающие писателя как биографического автора с каждым из его важных персонажей. Общим местом стало сравнение деталей из дневников Толстого с образом Левина. Не менее очевидно и воздействие дневникового нарратива на автобиографическую трилогию. Вместе с тем проецирование духовно-биографического опыта графа Л.Н. Толстого на его произведения приводило к некоторым упрощениям.