Он пошёл, не понимая, что происходит, и через минуту они вошли в другую каюту, где уже находился Марк, который сидел, сложа руки на груди и обиженно глядя в пол.

Один из трёх сопровождавших его мужчин взял в свои руки письмо, показал его Андрею, чуть ли не ткнув им ему в лицо, и почти криком спросил его на английском:

– Что это ты себе позволяешь, парень? Кому это письмо?

– Моей сестре, – ответил Андрей спокойно. – Она работает на кухне вместе с Долли.

Спрашивающий посмотрел злым взглядом прямо ему в глаза, но видимо не увидел там того, что ожидал, поэтому он несколько сбавил свой напор и уже спокойней спросил:

– Ты что не знаешь, что это запрещено?

Марк видимо решил вступиться за парня и сказал:

– Я тебе сказал, Джим. Здесь не о чем беспокоиться.

– Тихо! – крикнул Джим, и глядя на Андрея, приказал: – Отвечай!

Андрей пожал плечами и так же спокойно, ни на секунду не теряя самообладания, сказал, собрав весь свой английский арсенал:

– Она очень маленькая. Я её большой брат. Ей нужны мои письма.

Тогда спрашивающий ткнул пальцем в письмо и сказал:

– Хорошо. Читай вот здесь! Что ты ей написал?

Накануне Андрей уже пробовал переводить это письмо, поэтому сейчас это было довольно просто. Он начал медленно читать:

Моя дорогая маленькая сестра,

Я рад иметь твое письмо.

Это глоток холодной воды в жарком месте.

Хорошо, что ты в порядке…

На последних словах у парня комок встал в горле. Его голос дрогнул, глаза увлажнились, и он поперхнулся. Сдерживая себя изо всех сил, он продолжил читать и с большим трудом осилил ещё одно предложение, в то время как по его щекам побежали две струйки слез.

Видя, что происходит, Джим, который вёл этот допрос, остановил его и сказал:

– Этого достаточно!

Он постоял какое-то время молча, усиленно потирая себе ладонью лоб, а потом повернулся к Марку, и качая письмом у него перед носом, сказал.

– Хорошо… Хотя это запрещено, …ты …отнеси ей это письмо. …И больше никогда не делай этого перед камерами. Понятно?

– Я понял тебя, парень. – Ответил Марк, и встав, взял письмо и вышел.

Джим какое-то время постоял, думая о чем-то, а потом сказал, обращаясь к Андрею:

– Иди работать и будь осторожен с этим, парень. И благодари Бога, что это был я, а не кто-то другой.

Это было какое-то мрачное утро. Было ощущение, что или из-за туч, или из-за холодного ветра, но день как-то нехотя вступает в свои права, а ночь, напротив, как будто не хочет уходить, и дышит вместе с холодным ветром из-под каждого темного куста и тенистого дерева, огрызаясь на утро и не позволяя ему окончательно воцариться.

Мрачное состояние погоды передавалось на настроение, навевая на него унылость и подавленность.

Проснувшись, Вениамин осторожно вылез из-под одеяла, стараясь не разбудить супругу, и аккуратно выйдя из спальни, закрыл за собой дверь и прошёл на веранду. Он не был человеком настроения и придерживался точки зрения, что настроение потому и называется настроением, что его можно настроить. Если обстоятельства жизни расстраивали его, он настраивал себя опять, так как это нравилось ему, а не так, как диктовали внешние условия, и поэтому он почти всегда пребывал в бодром и приподнятом состоянии духа.

Будучи музыкально одаренным, он в своё время серьезно увлекался игрой на гитаре, поэтому любил повторять:

«Если у тебя хороший инструмент, и ты его бережёшь, то он реже расстраивается, и меньше времени требует для настройки. Так и твой характер. Если ты к нему правильно относишься, и хранишь его должным образом, он будет как хороший инструмент, настраиваться в два счета».

Итак, несмотря на мрачное утро, Снегов приступил к настройке своего состояния, добиваясь бодрого и позитивного взгляда на все.

Он сделал комплексную зарядку, что включало и физические упражнения, и эмоциональный тренинг, и упражнения для глаз, и несколько позитивных провозглашений, и ещё целый набор всего, что он делал почти каждое утро для поддержания как внутренней, так и внешней формы. Было ли это эффективным? Скорее всего, да, так как он выглядел значительно моложе своих лет, был совершенно здоровым, энергичным, всегда веселым и физически крепким. Его зрение было острым, и он не нуждался в очках несмотря на свои семьдесят девять.