— Да, понимаю. Это подозрительно. Но не могут же люди вот так просто бесследно исчезать?

— Разумеется. — Кивнул Раухель. — Мы нашли остатки их вещей. А также тела точнее, кхм, части тел. Я посчитал, что по замку рыскает некое чудовище, и привлёк специальных людей. Думаю, вы как маг не будете шокированы, если я упомяну демонологов. Поиски дали неожиданный даже для них результат. Следы демонов. Кажется, они назвали их венаторами.

— Полагаете, что в стенах города существует демонический культ?

— Разумеется. Если начистоту, то в каком городе их нет? — Улыбнулся Раухель. — Нет. Дело вовсе не в этом. Мне заявили, что это крайне специфическая порода демонов. Они выслеживают магов. И появились они вскоре после того, как в замок прибыли вы. Удивительно, не правда ли?

— Я понимаю, к чему вы клоните.

— Тогда вы должны понимать, что я не могу позволить этой информации распространиться. Что неизбежно произойдёт, если нападения будут продолжаться. А они продолжаются. И, уж извините за прямоту, но я предпочёл бы дать демонам то, что они ищут, чем продолжать терять людей. — Глава тайной службы встал и направился к выходу.

— Послушайте, господин Раухель. — Остановил его маг. — Возможно, это прозвучит глупо, но есть ли в замке другие огненные маги? Мне кажется, что эти твари могут охотиться именно на огненных магов.

— Что ж, в таком случае с вашим отъездом они исчезнут. Вы единственный огненный маг в замке. Лорд Рейнар не жалует магов, поэтому они не частые гости в Дракентале. Последний посетивший город волшебник и вовсе оказался участником заговора.

— Вы о том заговоре, что оборвал жизнь прежнему лорду Рейнару?

— Именно.

— Кем же он был, тот волшебник?

— Рыжий мальчишка. Недоучка, вышебленный из Академии, но каким-то образом сохранивший силу повелевать огнём. Полагаю, ваш способ лишения магии несовершенен, мой дорогой маг.

Маркуса словно поразило молнией. В голове зашумело. Каждый волосок на теле встал дыбом. Он терялся в догадках и не знал, что сказать.

— Как его звали? Куда он направился?

— А вы можете его знать? — Заинтересованно спросил Раухель.

— Возможно.

— По нашим сведениям он со спутниками отправился в сторону Энгатара. Его имя Игнат.

Сердце мага забилось сильнее. На лбу выступила испарина.

— Благодарю. Помнится, был у нас такой ученик, но то было давно. Ох и намучились мы с ним…

Когда Раухель ушёл, Маркус не мог найти себе места. Словно ищейка, вышедшая на след лисы, он чувствовал, как близко находится к своей цели. Теперь ему не терпелось поскорее закончить работу, вызволить Тиберия из темницы и отправиться в Энгатар.

Разумеется, начальник тайной службы не всегда мог лично спускаться к столь ценному пленнику, не вызывая подозрений. Придворные Пламенного замка имели привычку подмечать всё, что не укладывалось в обыденный распорядок дня. Для Раухеля обыденностью было ходить из своих покоев в покои лорда Рейнара, пропадать неизвестно куда по поручению всё того же Рейнара, но уж никак не спускаться в подземелье западного крыла Пламенного замка с позвякивающим мешком или свёртком в руках. Поэтому, чтобы не давать почвы для слухов, помимо самого Раухеля, темницу-лабораторию посещали ещё двое верных ему стражников. Сами они говорили мало, а называть имена им запрещал приказ Раухеля. Один из них, будучи аккантийцем по происхождению, обладал внушительных размеров носом, а другой — немолодой уже — начинал терять свои и без того редкие волосы медвежьего цвета. Карл Эльдштерн про себя беззлобно окрестил их «носатый» и «плешивый». У него вообще уже не оставалось сил на злобу или недовольство. Единственное, о чём он думал, кроме работы, это судьба племянницы. И слова Раухеля о том, что с ней всё хорошо, были единственным, что грело душу в этом каземате. Конечно, старик понимал, что это могло быть лишь уловкой, чтобы заставить его работать, и на деле Раухелю ничего не известно. Но допустить такое значило потерять всякий смысл что-то делать дальше, всякий смысл жить. Поэтому Карлу Эльдштерну хотелось верить в эти слова больше всего на свете.

На следующее утро после разговора с Раухелем алхимика разбудил Носатый. Стражник принёс мешок со старой одеждой Карла и велел переодеться и ждать. Проговорил он это с тем же аккантийским выговором, что и всегда. И теперь он даже почти не резал слух. Старик сидел на краю кровати, разглядывая штаны и рубашку, что стали ему велики за время заточения. Тяжело вздохнув, он вновь попытался надеть их, подвязав поясом. Зеркала в лаборатории не было, но он был уверен, что выглядит нелепо в свисающей одежде. Подумав об этом, Карл невольно вспомнил, как в детстве донашивал одежду за старшим братом.

Да, Альбрехту всегда доставались обновки, а Карлу его обноски. Впрочем, грех было жаловаться. Семья их в то время жила небогато. К тому же заучка Альбрехт не бегал по улице с другими детьми, а потому одежда доставалась Карлу почти новой. Жили они в ремесленном квартале маленького городка Цеттенберг, что близ Эймха. Там у многих и того не было. Отец держал гончарную мастерскую, и денег едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Карл старался помогать дома по хозяйству, а Альбрехт подрабатывал у знакомого в книжной лавке. Карл ворчал, что лучше бы брат помогал отцу в мастерской, чем тратил время на книги. Родители старались дать сыновьям самое лучшее из того, что могли, экономя буквально на всём. Мать за бесценок выкупала негодные обрезки ткани у швеи через дорогу, шила из них платки, и ходила продавать в другие города, где ремесленников было не так много. Она могла не есть целый день, но обязательно приносила леденец или пряник. В одну холодную зиму бедная женщина не вернулась домой, позже её окоченевшее тело нашли охотники совсем недалеко от города. Метель застала её в менее чем миле от дома. Её заледенелые пальцы сжимали леденцового поросёнка. С тех пор дела пошли на спад. Книжная лавка, где проводил время Альбрехт, закрылась, а отец от горя стал всё чаще прикладываться к бутылке. Он умер через несколько лет и братья сошлись на том, что мастерскую следует продать. Уехав из городка, они поселились в Эймхе, где устроились подмастерьями в алхимическую лавку.