Кто же эти государства-ревизионисты, представляющие главный вызов для безопасности США? Их перечисление следует в порядке по мере снижения степени непосредственной угрозы: Россия, Иран, Северная Корея и Китай. Выражение «страны-изгои» уже не употребляется. Оно уступило место новой расширенной категории, в которую входят как некоторые из тех самых «изгоев» – Иран и Северная Корея, так и более серьёзные конкуренты – Россия и Китай.

Что касается экстремистских организаций, то среди них, вполне естественно, выделены «Аль-Каида» и ИГИЛ.

Нельзя не отметить, что в военной стратегии среди этих двух источников угроз на первое место ставятся именно ревизионистские государства. Причём считается, что эта перспектива сохранится на обозримое будущее: «…сегодня и в обозримом будущем мы должны уделять больше внимания вызовам со стороны государственных игроков». Это предсказание можно интерпретировать двояко: или как близорукость, когда в США долго не понимали или не хотели признавать, что главной угрозой становится ИГИЛ, или, напротив, как сознательное утверждение, означающее, что для США ИГИЛ – это угроза локальная и краткосрочная, а «ревизионистские государства» – угроза трансрегиональная и долговременная. Если верна вторая интерпретация, то это вызывает особое беспокойство.

Ещё один примечательный пункт военной стратегии: вероятность вовлечения США в межгосударственную войну с участием другого крупного государства оценивается как низкая, но уточняется, что эта вероятность возрастает.

Новацией являются рассуждения о «гибридной» разновидности конфликтов, которая предоставляет возможность смычки двух главных источников угроз для США. И здесь тема России вновь выходит на первый план. Эта разновидность делится на три подвида:

1. Государство использует свои вооружённые силы под личиной негосударственного игрока (пример – действия России в Крыму);

2. Использование военной силы негосударственным игроком приближается по своему эффекту к действиям государства (пример – ИГИЛ);

3. Использование военной силы государства совместно с негосударственным игроком (пример – действия России и сепаратистов на востоке Украины).

И, наконец, третий вопрос: «Что я должен делать?». Здесь США оперируют понятием «базовых национальных интересов» [19] . В этом можно было бы усмотреть определённое внутреннее противоречие: США называют себя глобальной державой, но в своих действиях отталкиваются от национальных, т. е. от достаточно локализованных интересов. Чтобы разрешить это противоречие, США традиционно используют концепт «американской исключительности» или «незаменимого лидерства», фактически ставя знак равенства между своими национальными интересами и интересами мира в целом. Это наглядно прослеживается по следующим формулировкам – «международный порядок, поддерживаемый лидерством США» [20] или: «международный порядок зиждется на присутствии ВС США в ключевых точках по всему миру».

C военной точки зрения все стратегические документы США опираются на тезисы четырёхлетнего прогноза министерства обороны (2014 Quadrennial Defense Review). В нём сказано, что ВС США должны быть готовы и способны одновременно обеспечить: защиту национальной территории; проводить антитеррористические операции; сдерживать агрессию со стороны государственных субъектов как минимум в двух регионах и при необходимости нанести им военное поражение. Весь контекст текущих стратегических документов США подталкивает к выводу о том, что роль двух главных потенциальных государственных агрессоров приписывают России и Китаю.

И ещё несколько наблюдений.

Первое. США разводят понятие «прямой атаки» на свою территорию и понятие «атаки на свои интересы». Так как их интересы определены как глобальные, то, следовательно, США готовы применить силу в любой точке земного шара.

Второе. США по своему усмотрению готовы использовать силу единолично, другими словами – без союзников и без ограничителей международного права.

Третье. В отличие от страновых приоритетов по исходящим для США угрозам (Россия, Иран, Северная Корея и Китай) США по-другому расставляют региональные приоритеты с точки зрения размещения наиболее передовых вооружённых сил и укрепления военного сотрудничества. В порядке убывания значимости это: АТР, Европа, Ближний Восток, Африка и Латинская Америка.

Четвёртое. США не отказываются от идеи «смены режимов», хотя напрямую она не записана ни в один из рассматриваемых документов. Но вот лишь одна фраза из стратегии безопасности: «Мы продолжим продвигать реформы в авторитарных странах, в которых не происходит полноценный демократический транзит». Несложно догадаться, что, с точки зрения Вашингтона, одной из таких стран является Россия.

Стратегические документы США демонстрируют определённую адаптивность их разработчиков к изменяющейся реальности. Однако это вряд ли может компенсировать тот конформизм, на основе которого эти документы написаны. Более того, в отношении России во многом в них произошло возвращение к формулировкам холодной войны. Время, прошедшее после избрания Д. Трампа на пост президента США, пока не внесло видимых изменений в стратегические выкладки, сделанные в 2015 г. и основанные на традиционных тезисах об американском доминировании и исключительности. Вслед за американцами регресс в отношениях с Россией продемонстрировал и Евросоюз, очевидное чему подтверждение – раздел Глобальной стратегии ЕС (июнь 2016 г.), посвящённый России.

Задачу по развитию стратегического мышления ставит перед собой и Европейский союз. До недавнего времени попытки Евросоюза разработать и проводить собственную внешнюю политику были в основном безуспешными. Однако многое указывает на то, что со временем ЕС может обрести собственную внешнеполитическую субъектность, вплоть до формирования единой внешней политики и политики безопасности.