— Так. Ну и уровень… — я впечатлён. — Слушай. Ну а… какой хоть… Ну, ай кью, что ли?

Чуть качнув головой, она досадливо мыкает:

— Мхм. — и бросает на меня досадливый взгляд. — Вот ты ж… зануда какой. — чуть качает головой. — Сопоставить-то не с чем.

Я молчу и упёрто смотрю на неё, и она задумывается. Но это всего лишь пара секунд:

— Хорошо. Если уж… Минус миллионный, если не больше.

Запрокидываю голову и открыв рот беззвучно давлю из себя смех, хотя мне хочется говорить могучим русским языком и с мелизмами. Она же, из солидарности, тоже легко усмехается и немного погодя произносит:

— И вообще… Дышать совсем не обязательно.

На что я прерываюсь тужиться и облегчённо вздыхаю:

— Фух. Ну кто бы сомневался. — хоть здесь-то всё на своих местах; я пока ещё с тривиальными мозгами, всё-таки, и мне пока что так проще.

— А. Совсем забыла, просто все начинают дышать с рождения. Да?

— Тце. — цокаю языком и развожу руками: «Хм. Подумаешь — кофе с сигаретами у бабушки из комода!»

— Ну ладно. Не хочешь ты прогуляться… Круги порисовать, тоже не желаешь, как я вижу. Хм. Чем же тебя… А. Вот… — и прищёлкивает пальцами.

И ничего не происходит, в течении нескольких секунд — она просто сидит и смотрит. Молча. Упершись левой рукой — локотком, о стол, большим пальцем поддерживая подбородок, а указательным — щёку. Я не выдерживаю:

— И чего… вот, с вашего позволения?

Ехидство моё второе имя, да ещё вдобавок и нет никакого желания увеличивать контрастность между всем тем, чего вижу и всем тем, до чего мозгами, в полной иере, не догоняю.

— Кхе. — это я кашлянул, от её голоса, услышанного в собственной голове: «Я не дышу». — и очень неожиданно.

Присматриваюсь. Потом тянусь положить ей на грудь свою ладонь… Да и ладно, нечего тут хмуриться, мне и так всё видно — грудь не поднимается от ритмики работы лёгких. Немного подаюсь в её сторону:

— Погоди, погоди. Может ну её, а? — и присмотревшись, ещё раз убеждаюсь — м-да, без понтов, она без дыхания.

Замолкаю и начинаю наблюдать. В полном молчании проходит некоторое время. Вполне достаточное, чтобы констатировать летальный исход от удушья, и за которое я успеваю, демонстративно шумно вдыхая и выдыхая, немного размяться на пятачке, примерно в один метр — отжимание… и на одной руке тоже, приседание… и на одной ноге тоже. Плюсом к этому, просто физические упражнения, из арсенала утренней физзарядки — размашисто, выразительно и с вдыханием воздуха полной грудью. Но по-прежнему ничего не происходит. Она спокойно сидит как и сидела, да ещё и глаза прикрыла.

— Да ладно. Подождём. — тут же её ответ: «Не дождёшься».

В этот раз всё прошло без дёрганий — попривык уже:

— Ну ты даёшь! А словами сказать не можешь? — опять: «Конечно же нет. Речь подразумевается, когда в лёгких воздух».

— Прикольно… А процессы в организме? Как? Побоку? — и снова она: «А никак. Они же не сами по себе». — поджав нижнюю губу, с лукавым и испытующим взглядом, одновременно.

А я ловлю себя на том, что это я, ни с того и ни с сего, начинаю задыхаться, вместо неё:

— Слушай. Хватит. Убедительно. Я сейчас посинею. — и она тут же усмехается, а значит уже и дышит, а дух перевожу я. — Фу. Ну и… Фу.

Коротко засмеявшись, она меня приободряет:

— Ничего, сейчас восстановишься. Кстати, ты тоже так умеешь, вернее… это и твоё тоже. Пару раз попробуешь и связи восстановятся.

К своему немалому удивлению, я здорово задохнулся пока переживал её вые… выкрутасы. Третий раз глубоко вдохнув, резко выдыхаю. Она же откидывается на спинку стула и коротко, пальчиками отстукивает дробь по столешнице:

— Правда, есть одно но… — дышит ровно, даже и не видно как, нормально, одним словом.

Вдруг чувствую в себе опустошённость — сразу всем. И сквозь своё какое-то ватное, потустороннее состояние слышу, как она продолжает говорить: «В таком режиме, эмоции сильно беднеют». А мне приходится признать, что она меня не переиграла. Она же спохватывается, всплеснув ладошками: «Ой, да что там, совсем на нет сходят. Поэтому таким образом, мы общаемся только меж собой». Она и не думала меня каким-то образом обыгрывать или как-то ещё. Конечно нет. «Знаешь и все без исключения любят обыкновенную речь». Она, что — не смогла бы настоять на своём? Да смогла бы. Запросто. Просто мою зашоренность, вернее мою неготовность, вот так скажем, она понимает гораздо лучше, чем я. «И лично мне, вообще-то, очень нравится жить и пользоваться всем тем, что система предоставляет». — эти слова она произносит с вполне заметной хитрецой во взгляде и выходит так, что играл-то я сам с собой и в одни ворота, то есть в свои.

Вообще-то я и не в обиде. А вот перекраивать самого себя действительно надо — это необходимость. И, причём, жёсткая.

— Ладно, не буду тебя больше дразнить. — поднимает пальчик вверх, и это я слышу, и вижу уже здесь. — Но только без дискуссий. Зачем выяснять или уяснять то, что для тебя естественно и что ты просто постигнешь.

Помедлив, а потом вздохнув, начинает тоном школьной учительницы начальных классов:

— Время, расстояние, скорость, старение… — многозначительный взгляд, подчёркивающий значение того, что мне предстоит услышать. — Этого всего, мой друг, как самостоятельных категорий, не существует. Более того, на чём твой ясный взор задержался, вот то оно и есть. Иными словами… — опять пауза и опять со значением во взгляде. — Система реагирует в соответствии с легендой… И с индивидуальной, то есть твоей легендой, в частности. — я тут же вспоминаю свою мантру, перед дверью. — А отсюда вывод простой, какая ж смерть, если мы сама система и есть.