Любовь зла. Литературные пародии и избранные стихи
вернуться

Монарха Юрий Петрович
Шрифт:

Блеск и суть

Тайный блеск – это жизнь, это путь

(Это – голая суть, я согласна!) –

Потому и раздвоена грудь,

Что не все до конца мне тут ясно.

Юнна Мориц
Поэтессе так важно раскрыть свою суть (Не в толпе, а в стихах, я согласна!). Но я смолоду очень боялась за грудь, Потому, что не всё было ясно. Не слыла недотрогою в личных боях, Не боялась читать на заборах, Но раздвоенность юная эта моя Была хуже, чем пуля и порох. Я стонала во сне, прислонялась к стене, Папе с мамой заснуть не давала. Я замкнулась, и вот уже виделись мне Блеск и холод стального кинжала. Обращаюсь к врачу: "От чего эта жуть? Всё раздвоено тут и неясно". "У всех женщин – сказал он – раздвоена грудь, Но, по-моему, это прекрасно".

Исписанными колготками

Отписано – зарубцовано

И заперто – на потом,

…………………………………

Мужчины, зачёты, трудности,

Балконы в цветном белье –

Я буду судить о юности,

Как опытный сомелье.

Вера Полозкова
Исписанными колготками, Подгузниками и клёцками, Слезами, словами хлёсткими, И пенками на молоке – Отрыгано, оттанцовано, Всё детство перелицовано, Записано, зарифмовано, И заперто в сундуке. Прогулки в джинсовом рубище, И танцы в цветном белье – Я стала судить о будущем Как опытный кутюрье. Смешные порывы юности, Хмельную – шальную! – муть, Мужчин, их машины, глупости – Мне тоже пришлось замкнуть. Что двигалось, тихо ёкало, На горьких живых губах, Скрепя, примостила около В заброшенных погребах. Там всё, что в себе итожила, Всё тайное и моё! Я стала судить о прожитом, Как герцог де Ришельё. Когда же всё отголгофится, И рифмами пронесёт, Мне станет легко и по фигу. На тысячу лет вперёд Не быть ничему подобному, Где Отче – святой крупье. Я буду трястись над собранным, Как старый скупой рантье.

Гипертоническая баллада

(как будто из Андрея Вознесенского)

Женщина тонет, женщина тонет. Бьются о воду слепые ладони. Встаньте, читатель, – женщина тонет! Так вот в Чикаго, Париже и Ницце Тонут в разврате, святые блудницы. Женщина тонет, тонет века. Женщина тонет – поэт виноват! Не отыскал ободряющих слов, Не поучал, не читал ей стихов. Я Вам свои почитаю, хотите? Женщина стонет: «Спасибо, спасите!» Жарко на пляже невыносимо. Невыносимо, где же мужчины? Рыцари, где же? Поэты – не в счёт! Это совсем особый народ. Нервы поэта обожжены, Мысли в другое погружены. Что-то, конечно, может и он. Может в стихах попереть на рожон, Пообещать полкило миндалю, Грозно молчать, когда женщину бьют, Болью чужой восхищаясь как чудом. Может таблеткой спасти от простуды, Стать перед девкой коленками в грязь, Антиматерно матерясь. Многое могут поэты в законе, Но не забыть бы – женщина тонет! Ах, как подробно тонет она. Тонут в глазах её облака, Словно в озёрах, немых и бездонных. Вход посторонним – женщина тонет! Видно, немало горя глотнула…. Впрочем, не тонет. Уже утонула.

Беспощадная жалость

Что так Снегурочку тянуло

к тому высокому огню?

Уж лучше б в речке утонула,

Попала под ноги коню.

Белла Ахмадулина
Не вечны персонажи, каждый год Я наблюдаю, как они уходят. Но способ, коим выстрадан уход, мне, поэтессе, часто не угоден. Каренина, как твой характер крут! Но пасть лицом пред поездом железным… Уж лучше умыкнуть пастуший кнут, и взять верёвки тайную полезность. И стать на цыпочки в любом лесу, на том конце замедленного жеста сплести петлю, и поднести к лицу, и ощутить верёвку как блаженство. Иль Несмеяной стать для некого полка, чтоб, выпустив нетрезвость из бутылки, вдруг соблазнить ревнивого стрелка распущенной открытостью затылка. Или состариться. Назло свечам досуг вечерний наполняя вздором, природу прислонив к своим плечам, мечтать подохнуть где-то под забором. И вот тогда в последний миг зари все персонажи, читанные где-то, придут к тебе, чтоб поблагодарить за доброту и гуманизм сюжета.

День и ночь

Выходит день и говорит ку-ку.

И много раз – ку-ку ку-ку ку-ку.

………………………………………….

Выходит ночь и говорит – алле!

Ника Алифанова
Выходит день и говорит ку-ку. Не объяснить проблему дураку, Откуда взялось то ку-ку, ку-ку, ку-ку. Тем, кто умён, я ставлю многоточье… А за окном – работник на метле, Что вдохновляет вдруг, но без Nestle Не рассказать в стихах моих нетле… С чего вдруг нету этих ку-ку ночью. Выходит стих и говорит про всё. Про всё, что осень в голову несёт. Но тупит комп, как молодой осёл. Уперся в рифму, и порвались жилы. И слов случайных тучные стада, Как в половодье талая вода, Накрыли всё собою. И тогда Закат привозит на подводе вилы. Выходит ночь и говорит – алле! И в тишину врывается балет. И неспокойна груша на столе. И ночь дрожит искусанной подушкой. Старушки утром говорят: «Ага! Кому-то вновь наставили рога, И тьму евро потратив на торгах, Сосед француз купил часы с кукушкой».

Сублимация

А когда, отслужив, воротился домой,

Безнадёжно себя ощутил

Человеком, которого смыло за борт:

Знаешь, Тайка встречалась с другим!

………………………………………….

В трудный час, когда ветер полощет зарю

В темных струях нагретых озёр,

Птичьи гнёзда ищу, раздвигая ивняк.

Сам не знаю, зачем их ищу.

Николай Рубцов
Всякий раз, как поэту изменит жена В томной неге нагретых озёр, Он не бьёт, не кричит, а уходит в ивняк, Ищет гнёзда пернатых сестёр. Он поэт и певец, и ему нет родней Этих пташек, поющих в ветвях. Почему же тогда, как последний злодей, Он за гнёздами лезет в ивняк? Что он топчет в кустах, что он хочет найти? – Этой тайны не знает никто. Птицы верят – поэту не выдержать штиль, И приветливо машут хвостом. А как он подойдёт, те уходят в полёт, Над поэтом беспечно парят – В гнёздах он лишь особые яйца берёт, Чтобы не было в них кукушат.