Шрифт:
Утром отец уехал в свою часть, мать ушла на работу, брат умчался на соревнования, сестра отправилась на какой-то экзамен в музыкальное училище.
Провожал меня до остановки трамвая сосед Евгеша.
Был он не молодой, не старый, но все звали его Евгеша. Он тут всю жизнь прожил со своей маман.
В детстве у него была бонна, и он учился французскому языку.
Любил вспоминать, как ему купили серого ослика с медным колокольчиком на шее. Ослик возил его по саду, а маман, оставаясь на высокой застеклённой террасе, всегда слышала, где её Евгеша.
«Или, лучше сказать, где ослик», — думал я, слушая его рассказ.
Евгеша служил секретарём общества филателистов и сам собирал марки с детских лет.
У него были большие альбомы, каталоги, справочники; все мальчишки знали его, гордились, если он соглашался с кем-нибудь из них поменяться марками.
Евгеша никогда никуда не уезжал из своего крошечного домика, в котором он жил вместе со своей маман, но многое знал обо всём на свете.
— Правда ли, — спросил он меня, — что ты едешь в Каракол?
— Правда, — ответил я, вскидывая рюкзак на спину.
— Ты пойдёшь дальше Пржевальского! — воскликнул Евгеша, поправляя на моём плече ремни.
Он был взволнован. Как будто речь шла о новой марке.
— Счастливый путь! — сказал Евгеша и пожал мне руку.
Подошёл трамвай.
И я уехал.
И долго ещё видел, стоя на площадке трамвая, одинокого Евгешу, бредущего по жаркой и пустынной улице.
V
На вокзале я обегал все пути и все платформы, но нигде не мог найти своего поезда.
Оказалось, что я приехал рано и состава ещё не подавали.
Бородатый носильщик в сером фартуке, с металлическим номером у плеча сказал:
— Ничего. Обожди немного, пока все соберутся.
Я хотел ему сказать, что еду один.
Но бородатый носильщик ушёл, а к перрону тихо подкатил состав из зеленых вагонов с закрытыми окнами.
Потянуло дымом от паровоза, послышался скрип тормозов, открылись двери, появились в дверях кондукторы со свёрнутыми разноцветными флажками.
Началась посадка.
У меня был билет в седьмой вагон.
Но пассажиров довольно много, и, главное, много детей.
Когда я подошёл к двери, кондуктор спросил меня:
— Ты с кем едешь?
— Я один еду, — сказал я, протягивая ему билет.
— Отойди в сторонку, — сказал он мне, — и не мешай обществу!
Билет мой он положил отдельно в нагрудный карман своего железнодорожного кителя.
В это время я услышал, как кто-то уверенно сказал:
— Этот парнишка едет с нами!
И на моё плечо легла рука моего неожиданного защитника.
Это был Константин Адамов, гримёр из окружного драматического театра.
Его жена, Антонина, была подругой моей мамы.
— Да, — сказала тётя Тоня, — мы берём его с собой.
— А, это ты? Очень рада, — сказала взрослая дочь тёти Тони.
«Вот и собрались все свои», — подумал я, поднимаясь в вагон.
VI
Не знаю, какое у неё было полное имя, — Валентина или Тинотина.
Но её звали просто Тина.
Ей было, наверное, двадцать лет, не меньше.
Ещё её звали Верой Менчик.
Была в те годы такая знаменитая шахматистка, которая играла в мировых первенствах в Москве и в Амстердаме наравне с Капабланкой, Алёхиным и Ботвинником.
Тина замечательно понимала шахматы.
— Присоединяйся к нам! — сказал Адамов, помахивая поджаристым сухариком.
На столике в купе уже разложена дорожная снедь.
За окном тянулись дувалы, поросшие выгоревшей травой, телеграфные провода, сады предместья.
У меня была боковая полка, верхняя. Я забросил рюкзак на место и пошёл в гости к Адамовым.
Четвёртое место в купе занимал морской капитан, который читал не отрываясь новенькую книгу «Танкер „Дербент“».
Мы тихо переговаривались, чтобы не мешать ему, а он поглядывал на нас из-за обложки своей книги.
Про всех людей, которые ему нравились, Адамов говорил:
— У него настоящее лицо!
Морской капитан был молод, и звали его Валерий Шубин.
Потом, во время Великой Отечественной войны, он станет одним из героев обороны Севастополя. Но мы были всё ещё в двух шагах от дома, до Севастополя было ещё далеко.