И все сходились на том, что «дура она баба, бросила такого мужика»

Город процветал.

Через пару лет в большую дружную семью маленького городка влилась еще одна ячейка общества. Семена, который успел завоевать большую известность в узких кругах, пригласили работать резчиком по дереву. Он привез с собой молодую жену Марту и маленького сынишку. Девушка, поговаривали, пострадала в несчастном случае, и почти не помнила своего прошлого. Она редко не выходила из дому, мало улыбалась и не старалась завести знакомств даже среди соседей. Муж ее тоже особой общительностью не отличался, но это скорей вследствие излишней серьезности, чем из-за надменности или не уважения. Он всегда был предельно учтив, как на работе, так и в семье.

Еще через пять лет, у них родилась…

***

— … у них родилась я, — проговорила Настя. И было видно, что рассказывать про абстрактного кого-то и жизнь городка, ей было несравнимо проще, чем про себя. Ее это смущало, но раз решившись, она не собиралась отступать. Переведя взгляд с пальцев, нервно переплетающихся на ее руках, на некую точку над головой Тимура, она вздохнула и продолжила.

***

Детство мое протекало беззаботно. Отец, и это было видно, души не чаял в матери. Она отвечала тем же. И нас с братом они любили. Я знала, что счастливее людей в нашем городке нет и быть не может.

А потом счастье разбилось.

Зимой, в год, когда мне исполнилось семь, моя мама умерла. Подробности ее смерти остались не раскрыты. Говорили, что ее загрыз дикий зверь, когда она ушла прогуляться в лесу и заблудилась. Но мама вообще редко покидала дом. А в лесу, что вплотную подступал к городку, она ни разу все это время не была, даже не изъявляла желание туда сходить. Да и зверей крупнее зайца в нашем лесу давно не водилось, их распугали стуки топоров на вырубках. Но разбираться никто не стал. Власти закрыли дело. Отцу было не до подробностей, он ни как не мог оправиться от горя. Я мало что понимала, а брата просто никто не слушал, считая ребенком.

Какое-то время мы жили втроем: я, отец и брат. Отец постепенно приходил в себя, и хотя улыбаться перестал совсем, все же старался заботиться о нас, как и прежде. Вот только продлилось это не долго. Однажды брат очень сильно поругался с отцом и уехал в другой город, к бабушке — матери отца. Прописался у нее, пошел учиться.

Отец окончательно сломался, начал пить. С начала понемногу — рюмку за завтраком, две за обедом, но от меня стараясь скрыть, что нетрезв. Потом стал уходить в запой на два-три дня, а то и на неделю, и уже не таясь. На работе долго терпели его выходки, помня былые заслуги, но все же не выдержали — уволили. Брат, приезжавший раз в две неделе, грозился забрать меня с собой, если отец не возьмет себя в руки. Какое-то время эти угрозы имели действие, отец не пил, находил работу, даже улыбался иногда. Но проходило от месяца до трех, и он опять срывался.

Изменился не только отец. В городе начали происходить странные вещи. Стали пропадали люди: кто в лесу или на озере, а кто и рядом с домом. Иногда, спустя какое-то время, находили их изуродованные трупы, иногда, они исчезали бесследно. Ткацкая фабрика закрылась, мебельная приходила в упадок. Зато в городке во множестве открывались казино и ночные клубы.

А самое удивительное, что всем вокруг стало безразлично, что жизнь в городе рушиться. Даже те, кто раньше мечтали покинуть городок, будто позабыли о своих желаниях. Молодежь не стремилась, как раньше, уехать искать лучшей жизни. Дети, даже самые маленькие до глубокой ночи торчали во дворах, а их родители либо пили, либо играли в различных казино, совершенно не волнуясь о своих чадах. И все эти перемены случились как-то вдруг, за какие-то пару месяцев. Всем стало наплевать, что вокруг, лишь бы были деньги еще на одну ставку.

Отец тоже пристрастился к игре. И теперь даже брат не мог на него повлиять. Все заработанные деньги он оставлял в казино. Когда они кончались — нес из дома все ценное и не очень, что можно заложить или быстро продать. Все меньше и меньше в нем оставалось от отца, я с трудом узнавала этого человека с алчным блеском в глазах.

Однажды, мне тогда только-только исполнилось четырнадцать, он захотел продать мамино обручальное кольцо, последнюю память о ней. Я попыталась остановить его, и он впервые меня ударил. Все что помню — звон в голове, боль в щеке и пустота в душе, ноги не держат. А он вырвал кольцо из стиснутых пальцев и ушел. Я тогда долго плакала, хотела позвонить брату, но боялась, что из-за слез не смогу ни слова произнести.

А брат… Он всегда чувствовал, когда мне плохо. Приехал тем же вечером. Увидав мое заплаканное лицо и свежую ссадину на скуле, он ничего не спросил, развернулся и вышел. Я побежала следом. Я поняла, что он ищет отца, и испугала. Не за отца, за брата. Всю дорогу я уговаривала брата, не марать руки об этого в конец опустившегося человека, не портить себе жизнь. Но он меня будто и не слышал.

Отец нашелся, где и всегда — за игральным столом казино. Уже изрядно пьян и весел. Он сразу заметил брата, даже поднялся ему на встречу. И, улыбаясь от уха до уха, основательно заплетающимся языком громко прокричал:

— О, сын шлюхи явился!

И мои руки, мертвой хваткой державшие локоть брата всю дорогу, сами разжались. Кто этот человек, так нагло нацепивший личину моего, когда-то сильно любимого отца.

И брат, не сдерживаемый более не чем, вложив всю ярость в замах, ударил в эту ухмыляющуюся рожу, опрокинув на игральный стол. Цветные фишки брызнули в разные стороны. Второй раз брату ударить не дали. Подоспевшие охранники, втроем скрутили, выкинули за дверь. Я выбежала следом, смогла увести, пока он не до конца очухался, уговорила срочно покинуть наш городок, где закон и порядок давно потеряли свое значение. За эту драку брата вполне могли забить до смерти еще в камере предварительного заключения, не доводя дело до суда и приговора.