Он не остановится, пока не выгонит меня. Потому что я для него, все равно что красная тряпка для быка. Я - его мальчик для битья за "грехи" тех, кого он ненавидит всеми фибрами своей голубокровной души.

Моргнув, я приподнялась на цыпочки и приблизилась к его лицу – так что наши носы почти соприкоснулись. Он отдернулся было, но я не позволила, крепко взяв его за плечо.

– Я знаю, что вы делали ночью с тринадцатого на четырнадцатое июня, господин ректор, - внятно произнесла я.

Так внятно, чтобы даже и не подумал жаловаться на какой-то там еще «акцент».

Глаза его расширились. Сбросив мою руку со своего плеча с таким видом, будто смахнул какую-нибудь ползучую гадость, он отступил на шаг назад.

– Что?

В его голосе не слышно было ни гнева, ни ярости. Ни даже отрицания. В нем было лишь недоумение – искреннее, беспомощное, почти детское недоумение.

Как такое может быть? – переводился с языка страны Лаконии его простой вопрос.

– Я видела вас, - спокойно сказала я.

Мне больше не было страшно. Подумать только – еще недавно я боялась подкинуть мое видео директору анонимно! А сейчас стою лицом к лицу к тому, кто может задушить меня голыми руками за это самое видео, и совершенно его не боюсь.

И «не боюсь» - это еще самое невинное из всего, что я… чувствовала. От осознания этого факта кровь вдруг бросилась мне в лицо, и, по мере того, как господин ректор становился похожим на хорошо выбеленную стену, мои собственные скулы наливались краской.

На всякий случай я решила прояснить.

– У меня есть запись. Очень подробная и откровенная, - вдруг ему все же придет голову принести меня в жертву своей карьере.

– Запись… - слабо повторил он, поднимая руку к горлу и ослабляя галстук, будто ему становилось трудно дышать.

– Именно. Видео-запись – с вами и Алисией Дженнингс в главных ролях. Двадцать минут, на протяжении которых вы с ней кувыркаетесь во-он за той магнолии. И, если вы не оставите меня в покое…

Господин Кронвиль сглотнул слюну и медленно проговорил.

– Ах ты маленькая дрянь... Так ты затаилась в кустах и… подглядывала?!
– зрачки его стремительно темнели.

Не зная, что еще сказать, я просто кивнула.

– Ты записывала на телефон? – он шагнул ко мне и схватил за плечо. – Где запись?

Меня это не впечатлило – мне по-прежнему не было страшно. Лишь адреналин ударил в голову, как после бега с препятствиями.

– Естественно, я не отдам ее вам, - подавляя возбужденную дрожь в голосе, ответила я, чувствуя, как его пальцы впиваются мне кожу – без сомнения, оставляя следы. – Мне нужна гарантия, что вы перестанете портить мне жизнь, - подумав немного, я добавила.
– Не откажусь и от пары справедливых оценок. Вместо тех, что вы мне обычно влепляете.

У него отвисла челюсть.

– Ты что, еще и шантажировать меня собралась?!

Догадался, умник.

– Считайте это расплатой за то, что все полтора года вы не можете пройти мимо меня спокойно – без того, чтобы хоть как-нибудь не обидеть.

А еще расплатой за твое звенящее лицемерие – добавила я про себя. Это ведь еще уметь так надо – сам трахается по кустам, а нам выговаривает, если не дай бог, громко посмеялись за обедом!

Выражение лица господина ректора невозможно было описать никакими словами. Какая-то небывалая смесь омерзения, неверия и почти благоговейного ужаса. Он явно не ожидал от меня ничего подобного.

– Убирайся отсюда! – процедил он сквозь зубы. – Пока я тебя не прибил...

И снова не страшно. Да что со мной? Инстинкт самосохранения отказал? Я подняла бровь.

– Так мы поняли друг друга?

Не отпуская моего плеча, он вдруг взял мое лицо в ладонь.

– Что… что вы себе позволяете с девушкой? – пролепетала я, пытаясь освободиться. Наконец-то в моей душе шевельнулось нечто похожее на страх. Еще бы – его ненависть все-таки нашла физическое проявление, и неизвестно, как поведет себя дальше.

 - Ты не девушка, - прошипел господин ректор. Он явно не жалел о содеянном и извиняться не собирался. – Ты – подлая, бессовестная тварь! Шантажисты не имеют элементарных понятий о чести, а потому не достойны человеческого отношения! Хоть в твоей стране, вероятно, никто не имеет элементарных понятий о чести – я уже имел несчастье убедиться в этом.

Нависая надо мной, его фигура вдруг расплылась, и я поняла – глаза мои наполнились слезами. Вот ведь мудила! Я неделю ни о чем, кроме него, не думаю, а он – «не достойна иного отношения»!