– Господин Бульктерьер, посол морского царя Его Величества Морифанта Седьмого! – возвестил торжественно Гюнтер, а из толпы дипломатических служащих гордо выступил вперед высокий… Ну вот как их называть? Рыболюд? Человек-амфибия? Короче – высокий чешуйчатый мужик.

– Великий и могущественный морской царь, – заплямкал губами Бульктерьер, – грозный, но милостивый Морифант Седьмой, решил честь оказать Кощею и прислал меня, слугу своего верного, для переговоров!

– Михалыч, – я обернулся к стоящему рядом деду, – это что за этикет такой странный? Честь Кощею оказать, прислав эту воблу? Что-то я не понял…

– Борзеють, гады, – хмыкнул дед. – Чуют, что Кощеево царство не в силе, вот и на рожон прут.

– Радость-то, какая великая, – обратился я к послу, – видеть тебя тут у нас, господин Бульктерьер. Охренеть просто, какая радость. Ну и с чем пожаловали? Не Кемскую волость, надеюсь, просить будешь?

– Царь мой, великий Морифант Седьмой, будучи покровителем изящных искусств да тонким ценителем мировых музыкальных произведений, узнал, что у тебя, Кощей, есть волшебные гусли-самогуды.

– И чё? – я развалился на троне. Какой-то и правда наглый посол попался. Жаль его потолком вчера не накрыло.

– Морифант Седьмой, требует тебя, Кощей, отдать ему эти гусли!

– Вот прямо требует? – я подмигнул рыцарям-зомби и те тут же заломили послу руки, хорошенько так завернув их за спину.

– Что такое?! – завопил Бульктерьер, согнувшись чуть не до пола.

– На кухню его, Аквамена недорезанного, – приказал я. – Побалуем ребят ухой.

Посол чего-то там еще верещал, но я уже скомандовал мысленно рыцарям «В подземелье» и те скоренько выволокли чешуйчатого из зала.

– Государь, – из толпы посольской свиты вперед выступила тощая длинная дама. – Так ведь нельзя. Посол – личность неприкосновенная.

– Так я к нему и пальцем не прикоснулся, – пожал я плечами. – А ты сама кто будешь-то?

– Первый помощник посла, Ваше Величество, – поклонилась чешуйчатая. – Госпожа Морина.

А ничего так Морина эта, худющая, конечно, но всё при всём, опять же разговаривает вежливо, не загоняется как этот Бульктерьер.

– Вот с тобой, госпожа Морина, я и буду дело иметь.

– Благодарю, Государь, – поклонилась Морина. – А господин посол?..

– А это уж как шеф-повар наш, Иван Палыч, скажет, – я развёл руками. – Если одобрит, то бесам скормим, а если мясо плохое, то велю в пруд его выпустить – буду по воскресеньям на рыбалку ходить. С динамитом.

Новоиспеченная послица… ну, посол женского пола, вздохнула, а я ударился в философию:

– Ежели вот так рассудить, царь этот морской, ну кто он по сути своей есть? Амфибия – земноводное по-нашему. Лягушка, если уж совсем по-простому говорить, а, Михалыч?

– Истинно, батюшка, – кивнул дед. – Жаба он и есть.

– И это земноводное что-то от нас требовать пытается? Не верю. Вот не верю, Мориночка и всё тут, что такой мудрый царь и вдруг решил рискнуть и жизнью и всем своим царством ради удовольствия побахвалиться, да нос позадирать передо мной. Неужто царь твой, госпожа посол, не ведает, что стоит мне пальцами только щёлкнуть, как в море-окиян твой, с небес сера литься начнёт? Думаешь, не ведает? Думаешь, тупой он у тебя такой, а Морина?

– Не гневайтесь, Государь, – опять вздохнула Морина. – Смею утверждать, что господин Бульктерьер превысил свои полномочия и позволил себе высказывания, совершенно не совместимые с его положением, очернив, таким образом, моего государя Морифанта Седьмого.

– Вот смотрю я на тебя, госпожа ты моя Морина, – покивал я головой, – и удивляюсь – чего это сразу такую разумную даму послом не назначили? Ну, хорошо, так что там про гусли-то?

– Мой царь, Морифант Седьмой, действительно является заядлым меломаном, что благосклонно сказывается и на нём, и на придворных, и на всём нашем подводном царстве, – снова поклонилась госпожа посол. – Услышал он, что есть в вашем царстве, Государь, некая колдовская прелестная вещица, гуслями-самогудами называемая и приказал мой царь попросить Ваше Величество продать или обменять их.

– О-хо-хо… – вздохнул я. – Ну вот чтобы вам на пару дней раньше не рассказать об этом? Я уже гусли-самогуды царю Гороху обещал, уж больно он за ними убивается – жить, говорит не могу без них, продай да продай. Так он мне надоел, Мориночка, что плюнул я и решил отдать их ему. Не бесплатно, конечно. Вещь-то редкая, старинной работы, сейчас таких днем с огнем не найти… Эх, ладно! – я наклонился к Морине и доверительно тихо произнёс: – Не люблю я этого Гороха. Вот, не поверишь, Морин, достал он меня своими закидонами. То пьяный по улицам шатается, девкам городским подолы задирает, то кабак разнесёт, а то и всю Лялину улицу на уши поставит! А я потом хожу от стыда за него сгораю. Государство-то у нас одно. Хоть правлю-то я, а отдуваться за обоих приходится.

– Да-да, – с надеждой посочувствовала посол. – Ужасная ситуация, так нехорошо получается… И вы хотите этой бездари отдать такую ценную вещь? Он же пропьет её, Государь, а то и просто сломает…

– Ну не отдать, а продать… А знаешь, госпожа посол, а ведь права ты. Недостоин Горох такой вещи ценной. Говоришь, царь твой очень себе хочет эти гусли-самогуды? Так забирай, пусть будет это моим жестом доброй воли и знаком вечной дружбы!

– Вы так щедры и так великодушны, Ваше Величество! – обрадовалась Морина.