В походах тверские полки часто возглавлялись представителями местного боярства. В походе 1493 г. среди воевод «изо Твери» были князья О.А. Дорогобужский, В.А. Микулинский (служилые князья Тверского княжества), И. и П.Б. Бороздины. В том же году из Твери была отправлена новая рать, где среди воевод фигурировали Д.И. Киндырев и В.Б. Бороздин. В походе 1496 г. на шведов воеводами левой руки также были С.К. Бокеев и А.И. Коробов. В этом походе полк левой руки, видимо, был полностью укомплектован тверичами. Тверичи участвовали также во взятии Казани. Среди воевод этого похода находились А.И. Коробов, П. и В.Б. Бороздины, а также С.К. Бокеев. В 1500 г. в походе на ливонских немцев участвовали «Иван да Петр оба Борисовича и с тверици» [131] . Тверские воеводы сыграли свою роль также в победе на Ведроши.

Разделение территории Тверского княжества между сыновьями Ивана III ослабило позиции местной знати, но принципиально не изменило ее положение. Б.Н. Флоря и В.Б. Кобрин отмечали разбивку тверской рубрики Дворовой тетради на две части: «Тверь» и «помещики тверские». В первой были представлены потомки старинных тверских землевладельцев. «Помещики тверские» объединяли выходцев из других уездов [132] .

Рязанское боярство также отстояло свою замкнутость и обособленность, что подчас вызывало серьезные опасения. Примером может служить дело о побеге последнего рязанского великого князя Ивана Ивановича, поддержанного некоторыми местными детьми боярскими. Допросам были подвергнуты многие представители рязанской знати, которые, однако, отделались легким испугом. Практически все они в дальнейшем продолжали службу. После завершения следственного дела жалованные грамоты были выданы С. и В.Ф. Вердеревским, родственникам прежней правящей династии [133] .

В 1521 г. в Рязани вместе с московским наместником И.В. Хабаром Симским находились М. Булгак и Ф. Денисьевы, И. и С.И. Коробьины, Стрекало (Иван) В. Измайлов и «княж Ивановы» (служившие Ивану Рязанскому), К., М. и В.Д. Кобяковы, Ф.И. Сунбулов. В дальнейшем выходцы из рязанского боярства продолжали нести службу на южных рубежах, неподалеку от своих вотчин. Реже рязанцы встречались на службе в других частях страны. В официальном синодике московского Успенского собора имена погибших рязанских детей боярских сопровождались характерными пометами, указывающими на их территориальную принадлежность. Группа «рязанцев» погибла в сражении на Свияге. «Рязанцами» были поминаемые Г.И. Коробьин и Ф. Денисьев [134] .

В рязанской рубрике Дворовой тетради, по аналогии с тверским боярством, присутствовали потомки служилых людей Рязанского княжества, которые занимали здесь явно доминирующие позиции. При невозможности точно установить происхождение всех зафиксированных здесь лиц можно отметить только О. Лашенского, «литвина», который был вписан сюда, не имея рязанских корней. По наблюдениям С.И. Сметаниной, имена рязанцев в Дворовой тетради были записаны по фамильному принципу, в иерархическом порядке, сложившемся еще во время независимости Рязанского княжества [135] .

Принципы сотрудничества преобладали и в отношениях с другими территориальными группами. Наиболее отчетливо эта политика проявлялась на окраинах страны. В Муромском уезде, присоединенном еще в конце XIV в., выделилось несколько фамилий, претендующих на роль региональных лидеров. Среди них были Киселевы. В середине XV в. И. Киселев служил Дмитрию Шемяке и был у него наместником в Устюге, что, впрочем, не отразилось на дальнейших его родственниках. М. Киселев упоминался в «Хожении за три моря» Афанасия Никитина как нижегородский наместник. С Нижним Новгородом была связана и служба его сына, Федора, пожалуй, самого значительного представителя этой фамилии. В 1481/82 г. он описывал нижегородский ключ, а в 1503/04 г. весь Нижегородский уезд. В промежуточном 1491 г. Ф.М. Киселев выполнял обязанности пошлинника в том же Нижнем Новгороде. В 1502 г. он ездил с посольством в Крым. Затем, в 1506 г., был одним из воевод в казанском походе «с боярскими людьми», где отличился в сражении с татарами. В качестве награды за долгую службу он держал в кормлении приволжский Плес, а где-то в 1470–1480-х гг. получил жалованную грамоту на свои муромские села, позднее подтвержденную Василием III. Служба его сына Семена также проходила поблизости от его владений. В 1546 г. он был воеводой в Васильсурске, затем с 1547 по 1549 г. «стоял» в полку левой руки под Муромом, откуда и был послан в поход на казанские места. В Дворовой тетради С.Ф. Киселев был записан по Мурому [136] .

В конце XV в. муромским наместником был В. Елизаров. Его родственник Б.И. Елизаров примерно в это же время держал в кормлении город Гороховец. В составе двора служили также Борисовы-Матвеевы и Осорьины. С. Осорьин ездил с грамотами к казанскому хану Магмет-Аминю, а в 1500 г. вместе с братом Терентием был гороховецким кормленщиком. В. и И.С. Осорьины служили ключниками в Нижнем Новгороде [137] . В Галицком уезде местные вотчинники Котенины, служившие прежде Дмитрию Шемяке, не только регулярно получали жалованные грамоты на свои владения, но и отметились среди кормленщиков. В 1530 г. Третьяк Котенин «держал» Чухлому, а в конце 1530-х – половину Галича [138] .

Широкое представительство местной знати в составе Государева двора конца XV в. было метко отмечено псковским летописцем, описывавшим поход 1473 г. на ливонских немцев. В помощь псковичам были посланы «воеводы и князи, дети боярские великого князя двора или из городов бояре. Бе бо множество их видети… из городов: из Ростова, из Дмитрова, из Юрьева, из Мурома, из Костромы, с Коломны, ис Переяслава и из иных городов» [139] . Привлечение представителей местной знати в Государев двор способствовало преодолению обособленности каждой из земель, оказавшихся в едином государстве. Пожалуй, даже большее значение имело выполнение ими службы на окраинах, где до широкого распространения поместной системы существовал ощутимый дефицит исполнителей различного уровня. В определенном смысле центральное правительство в этом случае оказывалось заложником ситуации: самостоятельность его действий в выборе кадров имела весьма ограниченный характер.

Не стоит забывать и об особых условиях, сопровождавших переход той или иной территории под власть московских князей. В.Б. Кобрин, анализируя запреты продаж вотчин иногородцам в Твери, Микулине, Торжке, Оболенске, Белоозере и Рязани, фигурирующие в Судебнике 1550 г., пришел к выводу, что здесь шла отсылка к жалованным грамотам [140] . Жалованные грамоты выдавались также Великому Новгороду, Смоленску, вяземским «князьям и панам», вероятно, также ярославцам и представителям других земель. В них затрагивались в том числе вопросы службы. Новгородские бояре во время переговоров настаивали на требовании, чтобы «князь великий позвы Московскые отложили в Новгород, да службы бы, пожаловал, в Низовскую землю не наряжал». Это требование получило подтверждение со стороны Ивана III [141] .