В том же разряде отмечается объединение некоторых нетитулованных фамилий по родовому принципу. При перечислении детей боярских за исключением родных братьев подряд были записаны трое Заболоцких, двое Морозовых и Плещеевых, четверо Слизневых, а затем еще раз двое Морозовых. Упоминание некоторых представителей отмеченных родов в других частях этого документа, видимо, было вызвано его составной структурой, к основному тексту которого были сделаны приписки. Среди детей боярских «в поезде» на свадьбе князя В.Д. Холмского также присутствовала группа Морозовых [157] .

Приведенные примеры были немногочисленны. Порядок перечисления имен в этих группах часто не соответствовал принципам родословного старшинства [158] . Среди Слизневых в разряде 1495 г. И. Булгак был старшим двоюродным братом для Ташлыка и И. Копота, а среди Морозовых Я.Д. Давыдов был «больше» И.Г. Козлова. Те же несоответствия были в списке Морозовых из свадебного разряда, которые по старшинству должны были располагаться в другом порядке [159] .

Другое важное наблюдение – пофамильный, а не родовой принцип расположения имен. Г. и П.Ф. Давыдовы, сыновья влиятельного боярина Ф.Д. Хромого, были записаны отдельно от Слизневых, приходившихся им четвероюродными братьями. В.Д. Назаров считал, что это объяснялось значительным расхождением между потомками А.И. Акинфовича, препятствующим сохранению родового единства. В первых родословных росписях 1490-х гг. неоднократно подчеркивалось родство Ивана Хромого и Андрея Слизня, предков этих фамилий. Позднее в Тысячной книге 1550 г. все переславские Ратшичи были включены в одну группу, располагаясь друг за другом (Бутурлины, Слизневы, Чеботов, Замыцкие). Бутурлины и Слизневы соседствовали и в переславской рубрике Дворовой тетради. К этому времени расхождения между этими потомками Ратши стали значительно большими [160] . К слову сказать, расхождения между Заболоцкими в разряде 1495 г. было в той же степени родства. В.И. Гаврилов был троюродным племянником для В. Асанчука и А.Г. Заболоцких. Процесс осознания родовой общности у аристократических фамилий в конце века проявлялся, видимо, в разной степени. «Митей Григорьевым Русалкиным племянником» в писцовой книге был назван троюродный брат М.Я. Русалки Д.Г. Племянник Филимонов [161] .

Этот процесс совпал во времени с ростом делопроизводственной документации, предоставившей необходимые аргументы для местнических споров. Постепенно были систематизированы и обобщены родословные заметки отдельных фамилий, которые первоначально имели частный характер [162] .

«Родство» санкционировалось правительством, которое использовало его для упорядочивания служебных отношений. Новгородские писцовые книги показывают изменение роли родовой общности в конце правления Ивана III. Г.А. Победимова отметила, что после смерти того же М.Я. Русалки большая часть его крупного поместья в Деревской пятине перешла в руки его троюродных племянников Чеглоковых-Филимоновых. Заболоцкие обосновались в Новгородской земле несколькими группами, независимо друг от друга. Тем не менее, после того как К.Г. Заболоцкий оставил свои земли, часть из них была передана Терентию Заболоцкому, его троюродному племяннику. Он же «унаследовал» земли дяди А.Н. Горбатого [163] . Примеры передачи поместий в руки родственников были распространены и среди других новгородских помещиков, в том числе среди лиц не слишком знатного происхождения.

С 90-х гг. XV в. в Новгородской земле среди новых помещиков практиковались переселения крупными группами. Некоторые из них были сформированы по родственному принципу. Соседство поместий и близость их размеров говорят в пользу предположения об одновременном испомещении пятерых Бутурлиных (двоюродные братья), а также М.И. Смолки Слизнева. Большой группой в Водскую пятину перебрались Соловцовы. Вместе с ними поместье получил их родственник И.К. Истленьев [164] .

Масштабные поместные переселения конца века дали стимул для осознания «родства». На новых местах службы для получения больших поместных окладов необходимо было подтвердить свой высокий статус [165] . Родословные записи становились аргументом, который мог подтвердить «честной» характер новых помещиков. Сведения о переселениях на поместья фиксировались в родословных книгах 40-х гг. XVI в., а затем и в официальном Государевом родословце [166] . Увеличение числа претендентов на кормления и трудности, с которыми приходилось встречаться для его получения, усиливали необходимость предъявления дополнительных доводов в свою пользу.

Источники конца 1530–1550-х гг. фиксируют изменение отношения к родовой общности. Некоторых фамилии стремились подчеркнуть свою связь с более преуспевшими родственниками. Среди помещиков Бежецкой пятины были сыновья А.Т. Пыжова (род Хвостовых), которые именовали себя Пыжовыми-Отяевыми. К Отяевым стремились добавить себя и Шафровы. Калитеевские «вспомнили» о своем общем происхождении с Кучецкими, Вельяминовы-Глазовы с Сабуровыми, а Ананьевы-Александровы, Хорхорины и Голенищевы с Кутузовыми, добавляя соответствующие окончания к написанию своих фамилий [167] .

Сыновья новгородца Т.И. Заболоцкого в Дворовой тетради были записаны по Переславлю в группе с другими Заболоцкими. Среди Аксаковых по Кашину фигурировали новгородцы С.Д. Аксаков и пятеро сыновей И.И. Аксакова. Аналогичные примеры имели место у представителей князей Ростовских, оставивших новгородскую службу, и в ряде других случаев [168] . Факты «наследования» поместий однородцами демонстрируют, что такая аргументация признавалась администрацией уже на ранних этапах формирования поместной системы.