Разумеется, теоретические построения экзистенциально-феноменологической психиатрии не сводились к таким примерам, однако эти описания хорошо иллюстрируют основные идеи и методы этого движения. Патологический опыт описывался так, чтобы он был понятен, а проблемы психически больного человека могли вызывать сопереживание. Поскольку психиатр, в конечном счете, такой же человек, как и его пациент, он в состоянии воспринять тот опыт, который переживает больной.

Итоги этой первой серьезной попытки привлечения философских методов в психиатрию были неоднозначными. Представителям экзистенциально-феноменологической психиатрии в итоге не удалось создать методологию, которая могла бы прийти на смену традиционной психиатрии. У них получалось описывать отдельные феномены душевной жизни больных, однако, в конечном счете, четкой эффективной методологии работы с психически больными так и не было выработано. Реальная терапевтическая практика зачастую оказывалась довольно причудливой: психиатр пытался понять внутренний мир больного, одновременно «на всякий случай» оказывая традиционное медикаментозное лечение.

Кроме того, в прошлом веке философы, которые не имели непосредственного отношения к клинике, стали еще чаще обращаться к примерам психических расстройств для прояснения теоретических проблем, например вопроса о природе сознания, статусе личности и т. д.

Предметом наибольшего интереса со стороны философов в прошлом веке была шизофрения. По словам Гелдера, «среди основных психиатрических синдромов шизофрения – самый трудный для определения и описания» [28] ; в то же время (а отчасти – именно из-за неопределенности понятия в психиатрии) шизофрения стала одним из самых привлекательных для философского анализа психиатрических диагнозов.

Сам термин «шизофрения» был введен Эйгеном Блейлером в 1908 году. Этот термин был модификацией понятия dementia praecox, предложенного в 1880-х гг. Эмилем Крепелином. Однако существует мнение, что мы можем найти примеры «шизофрении» задолго до того, как это расстройство получило название. Например, Жан Гаррабе начинает свою книгу «История шизофрении» [29] с описания состояния героя романа Бальзака «Луи Ламбер». Герой бледен, имеет проблемы со сном, механически трет голени друг о друга, издавая ужасающий звук. «Луи продолжал стоять, как я его видел, и день и ночь, с неподвижным взглядом, не опуская и не поднимая веки, как мы это обычно делаем… Я пытался несколько раз с ним заговорить, но он не слышал меня. Это был обломок, вырванный из могилы, нечто вроде победы, одержанной жизнью над смертью или смертью над жизнью. Я там находился приблизительно в течение часа, погруженный в необъяснимую задумчивость, во власти тысячи печальных мыслей. Я слушал мадемуазель де Вильнуа, которая мне описывала эту жизнь от ребенка в колыбели во всех подробностях. Вдруг Луи прекратил тереть свои ноги одна о другую и произнес медленным голосом: „Ангелы – белые!“» Гаррабе указывает, что симптомы, которые мы можем наблюдать у героя, могли бы быть истолкованы как проявления шизофрении.

Представления о шизофрении менялись неоднократно: шизофрению то описывали как состояние, вызывающее необратимые процессы в организме, то поэтично определяли как «целый мир странного бытия души» [30] . В современной классификации шизофрения принадлежит к группе «Расстройства шизофренического спектра и другие психотические расстройства». Согласно Руководству по диагностике и статистике психических расстройств, шизофрения характеризуется следующими симптомами: бред, галлюцинации, бессвязная речь, дезорганизованное или кататоническое поведение, изменения в проявлении эмоций. При этом даже в официальном справочнике указывается, что этот диагноз предполагает крайне разнородные проявления: «симптомы шизофрении включают ряд когнитивных, поведенческих и эмоциональных нарушений, но нет единого симптома, который был бы характерен для данного расстройства» [31] .

Концепции шизофрении почти всегда были тесно связаны с философскими вопросами о природе сознания и единстве личности. Это объясняется тем, что исходно в качестве основы этого заболевания называли нарушения субъективности. Эмиль Крепелин, описывая dementia praecox, метафорически сравнивал расстройство с «оркестром без дирижера». Он исходил из того, что ключевая черта сознания – его внутреннее единство, а потеря этого единства приводит к расстройству. То есть вопрос о единстве сознания изначально был главным для понимания природы шизофрении. Концепция шизофрении Блейлера тоже отсылала к «философским» вопросам. Блейлер считал ключевыми характеристиками расстройства особый тип мышления и отношения к реальности. «Аутистическое мышление создает новый, фантастический мир, который для шизофреников так же реален, как и другой» [32] . Для шизофрении потому характерно «преобладание внутренней жизни, сопровождающееся активным уходом из внешнего мира» [33] .

Так, мы видим, что в первых концепциях шизофрении она понималась как нарушение единства самосознания, расстройство способности мыслить и осознавать реальность. В дальнейшем идея о том, что шизофрения – это в первую очередь расстройство субъективности, нашла свое отражение в более современных концепциях [34] .

Неудивительно, что шизофрения заинтересовала и философов. Случаи расстройства мышления, изменения типа восприятия реальности и разрушение единства сознания ставили под вопрос многие базовые философские понятия. К опыту шизофреников обращались практически все представители феноменологической психиатрии и Dasein-анализа, которые описывали внутренний мир пациентов. Рональд Лэйнг считал шизофрению стратегией выражения своих внутренних переживаний, отличающихся от общепринятых. Для Лэйнга шизофрения была следствием невозможности соответствовать стандартным моделям внешнего поведения, «успешной попыткой избежать приспосабливания» [35] . В теории «двойного послания» (double bind) [36] Грегори Бейтсона шизофрения исследовалась через анализ типов коммуникативных сообщений [37] . Жиль Делёз и Феликс Гваттари создали модель шизоанализа [38] , в которой это расстройство понималось как предел социального развития. Последний пример мы рассмотрим несколько подробнее. Он интересен тем, что для Делёза и Гваттари понимание шизофрении позволяет создать новую философскую модель устройства реальности.

В своих работах Делёз и Гваттари обращаются к примерам конкретных шизофреников. Описания их опыта довольно сложно представимы из перспективы «нормального» человека. Например, больные переживают части своего тела как отдельные сущности. Или шизофреник говорит, что находится в ситуации «вечного выбора», когда он проходит через серию состояний, в которых он соотносится с различными историческими фигурами и не может отождествить себя с какой-либо одной сущностью.

Делёз и Гваттари полагают, что то, что проживают шизофреники, в некотором смысле очень значимо для всех, но в шизофреническом опыте представлено наиболее ярко и наглядно. Поэтому, изучая такие случаи, можно выйти к «реальным вопросам, которые актуальны для всех людей, но с которыми психотики имеют дело наиболее прямым образом» [39] . Разумеется, это не значит, что для всех людей актуальны, к примеру, переживания органов тела как отдельных сущностей. Однако, исходя из модели шизоанализа, проблемы, с которыми сталкиваются шизофреники, имеют отношение к реальности психически здоровых людей на более глубоком уровне. Так возникает новое понятие шизофрении – и эта «шизофрения» уже не связана непосредственно с психиатрическим диагнозом. Делёз и Гваттари предлагают общую схему для описания действительности. Эта схема описывает реальность как «шизофреническую». Делёз и Гваттари не имеют в виду, что опыт шизофреников дает наиболее адекватное представление о мире. Но они акцентируют в своей модели те аспекты действительности, которые в наиболее явной форме были описаны шизофрениками.

Делёз и Гваттари предполагают, что за теми единствами, с которыми мы сталкиваемся: человеческая личность, историческая эпоха, вещь, отношение, – скрывается работа гораздо более мелких механизмов. На уровне «видимых» единств существует целостность; на этом уровне мы можем говорить о таких вещах, как конкретный индивид, его желания и смыслы. Однако на более глубоком уровне существуют «желающие машины», элементы, которые работают только в соединении друг с другом, то есть их существование определяется бесконечным взаимодействием друг с другом. Их соединение не производит целостность; они фрагментарны (так как не существуют вне связей), но не являются фрагментами целого. Поскольку эта система принципиально не завершена, она постоянно функционирует в неосуществленном состоянии «то ли – то ли», представляя собой «систему возможных замен между различающимися элементами» [40] , оставаясь в состоянии выбора, смещения, соскальзывания. Этот скрытый уровень Делёз и Гваттари описывают как «шизофренический».