Вряд ли встретит всеобщую поддержку утверждение, что право интеллектуальной собственности следует относить к числу комплексных отраслей права.

Общественные отношения по поводу интеллектуальной собственности, являясь весьма специфическим «предметным ядром» [82] и не допуская их квалификации исключительно как гражданско-правовых, по своему содержанию и значимости, бесспорно, требуют обособленного регулирования. Право интеллектуальной собственности складывается из норм основных отраслей права (гражданское, административное, уголовное), но содержит и нормы, присущие именно этой отрасли (например, нормы-принципы, нормы-дефиниции).

В то же время на сегодняшний день под правом интеллектуальной собственности обычно понимают осуществленное в рамках ГК РФ объединение норм (в большей степени механическое – см. об этом § 1.4 настоящей работы), которое не может характеризоваться как качественно новое правовое образование. В таких условиях действительно рано говорить о существовании права интеллектуальной собственности как комплексной отрасли права, но уже явно неверно рассматривать право интеллектуальной собственности как подотрасль гражданского права – со всей очевидностью следует признать его комплексной отраслью законодательства, развитие которой сопряжено с известными трудностями: «Любая комплексная отрасль представляет собой проблему с точки зрения определения предмета и методов регулирования. Кроме того, появляется много новых отношений, которые требуют своего регулирования, идет постоянное сочетание частноправовых и публично-правовых методов в различных комбинациях…» [83] .

Вообще существование подобных проблем, связанных с отраслевым подразделением законодательства, отличает российскую методу кодификации от французской, где отсутствует нормативная регламентация деления законодательства на отрасли. Здесь же нельзя не вспомнить и еще одно отличие, на которое обращает внимание Л.В. Головко: «В российской науке… кодекс – это исключительно новый закон, официально названный «кодексом» законодателем. Цель кодификации здесь уходит на второй план, иногда вовсе исчезая, а на первый план выдвигается именно формальный момент: назвал ли законодатель источник права кодексом (исторически – уложением, уставом и т. д.) или не назвал. В такой ситуации, допустим, т. Х Свода законов Российской империи мог внести сколь угодно колоссальный вклад в систематизацию российских гражданских законов, но он не был назван «кодексом» или «уложением», значит таковым не являлся, а если бы был назван… сразу таковым бы стал… парадоксальна оценка т. Х и проекта Гражданского уложения как источников права, встречающаяся в русской дореволюционной доктрине: «в сравнении со Сводом законов гражданских Проект уложения представляет собой обширную кодификацию», и… буквально через несколько строк: «внешний порядок расположения материалов в Уложении заимствован из 1 ч. Х т. Свода» [84] . Получается, что т. Х и Проект едва ли не идентичны по форме, так почему же второй – кодификация, а первый – нет? То, что Проект лучше, совершеннее, современнее, сомнений не вызывает, но качество содержания вряд ли может служить критерием разграничения «кодексов» и «некодексов». Вопрос в сугубо формальном моменте, т. е., по сути, в названии» [85] .

Впрочем, мнение о значимости этого формального момента – именования кодексом в зарубежной литературе высказывалось не единожды. Например, французский антрополог права Н. Рулан, отмечая, что кодификация выступает операцией символического упорядочивания, подчеркивает: «Совершенно верно, что немалая доля авторитета кодекса держится не только на содержании его положений, но и на том простом факте, что он именуется кодексом. С идеей кодификации ассоциируются и следующие представления: кодифицированное право ясно, коммуникабельно, упорядочено, рационально. Эти представления, однако, часто бывают далеки от действительности» [86] . В развитие этого можно привести и мнение, высказанное отечественным автором: «…в настоящее время содержащийся в наименованиях достаточно большого числа статутов термин «кодекс», в сущности, имеет только лишь символьный, но не собственно содержательный характер» [87] .

В качестве еще одного из недостатков систематизации (в том числе кодификации) отечественного законодательства на сегодняшний день признается чрезмерность количества определений, содержащихся в законодательных, включая кодификационные, актах: «законодатель… не смог удержать стремительно набирающее объем отечественное законодательство в рамках традиций континентальных систем права, не признающих изобилия дефинитивных норм. Понятийный аппарат при этом формировался столь же хаотично, следуя за стремительно развивающимся законодательством» [88] .

Резюмируя, можно говорить о существовании разных подходов к пониманию деятельности по кодификации законодательства и ее результата, об отсутствии единства взглядов в отношении самой системы, методики и критериев кодификации: «Разница между французской и германской методиками проведения кодификаций заключается в том, что они предполагают различные пути достижения одной из главных целей проведения кодификации. Кодификаторы в ходе своей работы стремятся, в первую очередь… обеспечить полноту правового регулирования, сочетающуюся с ясностью, понятностью и доступностью предписаний для сознания их адресатов, с однозначностью толкования этого понимания всеми субъектами правового регулирования – это является необходимым условием эффективности правового регулирования, осуществляемого кодексом, его востребованности в правовом регулировании. Но достигается эта цель в различных правовых системах по-разному, различны приоритеты кодификаторов» [89] .

Завершить настоящий параграф представляется правильным указанием на разнообразие способов систематизации (если пользоваться отечественной терминологией) законодательства об интеллектуальной собственности, к которым относятся:

1) создание отдельного кодекса интеллектуальной собственности (Франция (1992), Шри-Ланка (1979), Филиппины (1997));

2) систематизация норм об интеллектуальной собственности в гражданском кодексе (Россия (2008));

3) систематизация норм об интеллектуальной собственности в иных кодексах (Бельгия (2014));

4) двухуровневая систематизация норм об интеллектуальной собственности в гражданском кодексе и специальных законах, в том числе в кодексах по отдельным институтам интеллектуальной собственности (большинство стран ЕС, СНГ);

5) принятие только специальных законов, в том числе кодексов по отдельным институтам, в сфере интеллектуальной собственности (некоторые государства СНГ и ЕС, Бразилия).